Легко сказать, что неудача в борьбе с партизанами – просто еще одна тактическая ошибка Гитлера. Многие придерживаются такой мысли: «если бы он сумел проявить гибкость и по-человечески относился к населению на оккупированных территориях, то партизанская война не приобрела бы такой размах». Но сама мысль о такой возможности полностью противоречит природе войны нацистов на восточных землях. Гитлер никогда бы не изменил расистской политики на оккупированных территориях. Расизм слишком глубоко укоренился в нем, фактически стал его сутью. Ни при каких обстоятельствах Гитлер не отказался бы от своего видения новой Германской империи. Действительно, в ходе войны он не только не отказался от своих убеждений, но и укрепился в них. Если политика отношения к жителям восточных земель как к «недочеловекам» терпела неудачу, то вину за эти неудачи он перекладывал на плечи своих подчиненных – этих «бесполезных, жалких трусов», которые политику гонений и преследований проводили в жизнь без достаточного рвения.
На фоне растущей партизанской угрозы Гитлер снова попытался одержать победу в войне на поле боя. Теперь немцы собирались продвинуться на юго-восток, стремясь провести кампанию, целью которой было место, малоизвестное в то время за пределами Советского Союза, – город под названием Сталинград.
Тысяча девятьсот сорок второй на восточном фронте сделался годом перемен. Поначалу Красная Армия едва выстояла в обороне Москвы. Но к концу года, в битве под Сталинградом, советские войска поставили на колени могущественную германскую 6-ю армию.
В течение одного лишь года Советский Союз заставил немцев расплачиваться за изначально самонадеянный план «Барбаросса». В эти двенадцать месяцев страна успела стянуть к линии фронта большие резервы, пополнив ряды Красной Армии. Страна получила военную помощь от Великобритании и США, а также новые танки и артиллерийские орудия с советских заводов, наспех демонтированных ввиду немецкого наступления и восстановленных в глубоком тылу. 1942 год определенно стал удачным для Сталина и СССР. Неминуемо грядущая победа Советского Союза день ото дня становилась очевидна для всего мира.
Однако называть 1942 год победоносным было бы преждевременно. Ход событий показал, что, несмотря на всю иностранную помощь, на колоссальные человеческие ресурсы и чудовищные объемы производства советских заводов, Советский Союз все еще мог проиграть войну с немцами. И Сталину, и Красной Армии следовало изменить стратегию и тактику, поучиться у собственного врага.
В первые месяцы 1942 года Красная Армия, после успешной обороны Москвы, потерпела ряд неудач, и ответственность за ее неудачи лежала главным образом на Сталине. 5 января он объявил Ставке о новом плане военных действий, не менее опрометчивом и высокомерном по отношению к неприятелю, чем «молниеносный» план «Барбаросса» Гитлера. Вместо того, чтобы сосредоточить главные силы Красной Армии в едином «точечном» ударе по врагу, Сталин предложил общее наступление на всех фронтах. На севере советским войскам надлежало прорвать Ленинградскую блокаду, ближе к Москве следовало теснить группу армий «Центр», а еще южнее – противостоять немцам на Украине и в Крыму. В 1941 году, когда требовалось обороняться, Сталин оказался невежественным военачальником. А в начале 1942 года он обнаружил свою слабость как полководец, на противника наступающий. Жуков нашел в сталинском плане целый ряд просчетов и объявил об этом открыто. Николай Вознесенский, экономист, также указал на серьезнейшие трудности со снабжением войск, неизбежные в ходе столь безоглядной кампании, – однако его подняли на смех, назвав «перестраховщиком». Вопреки разумным возражениям Советская армия начала наступать.
Неудивительно, что, пытаясь одновременно атаковать немцев по всем фронтам, она продвинулась недалеко – но хотя бы не потерпела сокрушительных поражений. Тем не менее ситуация существенно изменилась, когда в мае 1942 года Сталин приказал нанести удар по противнику в окрестностях Харькова. В Генеральном штабе полагали, что Красной Армии следовало умерить свой пыл и основательно укрепиться на позициях под Москвой. Но Сталин жаждал действия. «Мы не станем уходить в оборону», – заявил он, утверждая план обширных военных действий, предложенный маршалом Тимошенко. (Тимошенко – главный сторонник общего наступления, сталинский соратник со времен Гражданской войны – еще в 1941 году позволил немцам окружить его армию под Смоленском.)
Борис Витман, служивший офицером в советской 6-й армии, участвовал в злополучной попытке освободить Харьков, которая пришлась на май 1942 года. В штабе он видел, что «те, кто планировал операцию, были убеждены, что ее ждет успех, общее настроение было весьма приподнятым… Полагали, что война закончится уже к 1943 году». Витман вспоминает, как намеченное наступление гордо звали «кампанией полного и окончательного освобождения Украины от немецких захватчиков».
Сталин считал, что основная кампания вермахта начнется в 1942 году под Москвой, и план действий близ Харькова основывался на этом предположении. Атаковав немцев на юге, Красная Армия надеялась прервать подготовку германских войск к продвижению на север и ударить противника по самому слабому месту. К несчастью для СССР, истинных германских намерений угадать не сумели. Немцы действительно собирались наступать, но только не в сторону Москвы: они готовились, полностью захватив Украину, ударить в юго-восточном направлении. Таким образом, Красная Армия, сама того не подозревая, двинулась против немцев именно там, где они сосредоточивали собственную главную мощь. Но, как бы там ни было, советские войска сохраняли численный перевес, необходимый для грядущего наступления: наличествовало по меньшей мере трое советских бойцов против двоих немецких; а по направлениям главных ударов соотношение сил было для Красной Армии еще благоприятнее.
«12 мая 1942 года, рано утром, уже развернули артиллерию – рядам орудий не было ни конца, ни краю, – рассказывает Борис Витман, участвовавший в наступлении с самого начала. – Утро выдалось туманным, небо затянуло тучами, но это было нам даже на руку – мы надеялись, что из-за погодных условий немцы не сумеют вовремя заметить приближение наших дивизий. Внезапно раздался страшный гул. Земля затряслась – все пушки одновременно открыли огонь, и эта канонада продлилась больше часа. Затем, едва лишь наступила тишина, прозвучал приказ: “Вперед!” – и мы двинулись. Видя собственную мощь, свое численное превосходство, мы шли в атаку окрыленные, думая, что победа уже за нами».
Столь великое воодушевление было напрасным. Предвидя советский удар, немцы отступили загодя. Мощная артиллерийская подготовка советских войск не причинила врагу никакого ущерба. «Добравшись до немецкой линии обороны, мы увидали, что окопы и укрепления пустуют, – рассказывает Борис Витман. – Не обнаружили ни одного убитого – лишь разнесенные вдребезги макеты немецких пушек. Линия обороны оказалась ложной, давно покинутой. А мы все шли и шли, не встречая на своем пути никакого сопротивления. Мы шли и шли. И даже не думали: отчего это не встретилось нам ни единого немца? Казалось, движемся прямиком на Берлин».
Но совсем скоро Витман и его люди узнали, что немцы попросту заманивали их в западню. «На окраине Харькова наша атака внезапно встретила ожесточенное сопротивление – ибо там немцы и устроили настоящую, мощную линию обороны. Наступление захлебнулось». Затем и это положение ухудшилось. «Прошел слух, будто по мере нашего продвижения к Харькову немцы подошли с флангов и сокрушили две армии, прикрывавшие наше наступление, так что теперь нас почти со всех сторон окружили фашисты».