Пусть многие из этих обязанностей сугубо протокольные. Но и для того, чтобы исполнять протокол, нужны недюжинные силы – вспомним хотя бы булгаковскую Маргариту. Всякий, кто видел торжества в Лондоне по случаю ее 100-летия, согласится: королева-матушка нисколько не халтурит, весь парад отстояла на ногах, не присев ни на минуту и приветливо улыбаясь гвардейцам и штатскому люду.
Здоровье у королевы-матери, этой всебританской бабушки, и впрямь почти по всем статьям было отменное, а кроме того – феноменальная выносливость, настоящий британский характер. Она терпеть не могла вопросов о здоровье, упорно отказывалась от палок, хотя у нее были сломаны шейки обеих бедер, и от очков, хотя видела она очень плохо. Однажды, к ужасу прислуги, она собралась на скачки с температурой под 40. Сломав второе бедро, она не издала ни единого стона, стоически дожидаясь на стуле прибытия «скорой помощи». Из больницы она не желала выписываться до тех пор, пока не встала твердо на ноги и не смогла передвигаться без посторонней помощи. Слабого зрения она стеснялась. Лишь ее персонал знает, что читает она только с лупой, но и персоналу она не признавалась, когда не может разобрать буквы и под лупой – в таких случаях она просила прочесть ей письмо, жалуясь на скверный почерк. По причине подслеповатости все, что ей надо сказать на публике, она запоминала наизусть, дабы не читать по бумажке, благо память у нее была отличная.
О расточительности королевы-матери ходили легенды. Никто не знал в точности, сколько денег она проживает. К своим финансам она близко не подпускала ни королевского казначея, ни родную дочь, хотя та и субсидировала ее непомерные расходы. Был случай, когда ее секретарь попросил совета у одного из членов британского дома, как бы повыгоднее разместить матушкины средства. На следующий день Елизавета позвонила родственнику и заявила, что будет благодарна, если он не будет обсуждать с ее слугами ее частные финансовые вопросы. Из бульварной прессы было известно, что расходы королевы-матери значительно превышают доходы, но цифры при этом назывались разные. По одним сведениям, овердрафт составлял четыре миллиона фунтов, по другим – шесть, а один отчасти знакомый с ситуацией человек говорил: «Я не удивлюсь, если к этой цифре вы припишете ноль!»
Королева-мать жила на широкую ногу и ни за что не желала расставаться с дорогостоящими привычками. Она просто никогда не думала о деньгах. Ее драгоценностям, среди которых есть, к примеру, бриллиантовое ожерелье Марии Антуанетты, могла позавидовать королева-дочь. Лучше дочкиной была матушкина коллекция Фаберже. В доме принимали множество гостей, для чего хозяйка держала ливрейных лакеев и целый штат поваров. Когда Елизавета была помоложе, она отличалась завидным аппетитом. На склоне лет она стала питаться скромнее, но обожала смотреть по телевизору кулинарные передачи и любила, когда гости хорошо покушают. Очевидцы утверждают, что в Кларенс Хаус даже файф-о-клок был столь обилен, что более походил на обед, а пикником там называлось то, что в иных местах банкетом. По мнению королевы-матери, идеальное число гостей за столом – 14 человек. Меньше на этих лукулловых пирах никогда и не бывало.
Если читатель решил, что королева-мать так хорошо сохранилась благодаря трезвому образу жизни, то он ошибся. Совсем напротив – попросту говоря, матушка любила выпить. В качестве аперитива она предпочитала джин, за обедом – шампанское, причем употребляла и то и другое отнюдь не в гомеопатических дозах, и с годами это пристрастие на убыль не пошло. Один вхожий в дом епископ высказал предположение, что именно джин ее так выдубил, а другой близкий к дому человек назвал ее лучшей ходячей рекламой джина. Однажды ей преподнесли в подарок 20 бутылок шампанского, присовокупив, что вот, мол, теперь будет чем угостить семейство, когда оно приедет на уикенд. Старушка радостно ответила: «А не приедут – я и сама с ним управлюсь».
Когда одна престарелая фрейлина пришла к королеве-матери проситься в отставку, та сказала: «Поздравляю! После 80-ти жизнь превращается в настоящий фан!»
Во время визита в Южную Африку один из местных политиков заявил ей, что Южная Африка хочет стать республикой. Елизавета ответила: «Да и мы, шотландцы, тоже хотим, но Англия не дозволяет».
На свое 85-летие королева-мать арендовала «Конкорд», выпила и закусила с гостями, а потом отправилась в кабину пилота, чтобы оттуда ощутить, что такое преодоление звукового барьера.
Ее покойный муж был страстный садовод, и от него она заразилась этим увлечением. Овдовев, она перестала собственноручно копаться в земле, но по-прежнему вникала в каждую подробность своего садового хозяйства и считалась тонким знатоком цветов, в особенности роз и душистого горошка. По дамским шляпкам она тоже была непререкаемым экспертом. До 80 лет она обожала рыбалку. А вот отчаянной лошадницей она стала именно после смерти Георга. Ее лошади выиграли в общей сложности 440 скачек. Сама она обычно присутствовала на десяти скачках сезона, но никогда не делала ставок. И никогда не продавала лошадей – они доживали свой век на полном королевском пенсионе.
Когда подросли внуки, у бабушки появилась новая забота: она стала устраивать их личную жизнь. Утверждают, что именно благодаря ей были одобрены кандидатуры обеих невесток: Дианы Спенсер и Сары Фергюсон. Ее любимцем оставался принц Чарльз. Знатоки дворцовой жизни говорят, что без ее помощи он не справился бы со стрессами последнего десятилетия. Ходили слухи, что по указанию королевы-матери в резиденции Балморал была устроена тайная телефонная линия, по которой Чарльз общался со своей пассией Камиллой Паркер-Боулз. (Эндрю Паркер-Джонс, один из лучших скаковых инструкторов, входил в число близких друзей Елизаветы.) Увы, в семейной драме Дианы и Уильяма вдовствующая королева сыграла неприглядную роль сводни.
В августе 2000 года Велибритания с большой помпой отметила 100-летие королевы-матери. А 2 марта 2002 она скончалась на руках у дочери.
Трудное счастье Чарльза
В ноябре 2001 года русская девушка Алина Лебедева дала пощечину принцу Уэльскому букетом гвоздик. Юная рижанка протестовала против войны в Афганистане и вступления Латвии в НАТО. Принц не имеет ни малейшего отношения ни к первому, ни ко второму. Обезумевшие латвийские власти, рассыпаясь в извинениях перед августейшей особой, «террористку» схватили и чуть не упекли за решетку на 15 лет за «покушение на здоровье и жизнь иностранного официального лица». Чарльз тогда будто бы лично просил латвийское правосудие проявить снисхождение, и ее помиловали. Когда Лебедеву судили, ее адвокат Александр Лайниньш жаловался, что, мол, зря она выступает в суде с политическими заявлениями – «все было бы гораздо проще, если бы она согласилась сказать, что якобы ненавидит Чарльза за то, что он сделал с Дианой».
Хорошо, что умная Алина не послушалась этого крючкотвора. Потому что в этом случае Чарльз Уэльский не стал бы просить о снисхождении. Его высочество отлично знает, что полновесную пощечину за низость по отношению к своей покойной жене он заслужил.
Ему, в сущности, просто не повезло родиться в XX веке, во второй его половине, когда «четвертая власть» отказалась от моральных ограничений при освещении частной жизни членов царствующего дома.