От боснийских секс-лагерей до продажи армянских женщин-христианок в гаремы и «тюремных» групповых изнасилований китайских женщин солдатами императорской японской армии – конфликты двадцатого века изобилуют примерами мужского сексуального насилия. Но для нацистов война на востоке была иной. В то время как на Нормандских островах или во Франции отношения с местными женщинами для немецких солдат были совершенно естественными, то евреи и славяне на востоке представлялись нацистам расово опасными людьми. Нацистская пропаганда возвещала, что одной из наиболее священных задач для каждого солдата рейха являлось гарантировать «чистоту немецкой крови». Славянки и еврейские женщины (особенно последние) были абсолютно под запретом. В предвоенной Германии даже был принят закон, однозначно запрещавший браки между евреями и неевреями.
Все это означало, что в Освенциме не должно было допускаться случаев сексуальных отношений между членами СС и еврейскими заключенными. Убийство еврейских женщин для эсэсовцев было, по всей видимости, священным идеологическим долгом, но заниматься с ними сексом было для них преступлением. Тем не менее, как указывает Оскар Гренинг: «Если личные интересы сильнее, чем ненависть к евреям в целом – да, такие вещи случались. Когда постоянно видишь двадцать молодых девушек, и одна из них любимица, делает кофе и бог весть что еще, тогда вся эта пропаганда пропускается мимо ушей…» И поэтому, когда у эсэсовцев под надзором оказывались женщины-заключенные, Гренинга не удивляло, что «они их ласкали или целовали, или принуждали к сексуальным отношениям».
Женщины, работавшие в «Канаде», были идеальными мишенями для эсэсовцев, желавших отбросить идеологические убеждения и пуститься во все тяжкие. Большинство женщин в Освенциме были с обритыми головами, истощенными и очень болезненными. В отличие от них, работницы «Канады» получали доступ к дополнительной еде, сортируя вещи, и им разрешили отрастить волосы. Кроме того, эсэсовцы постоянно крутились среди женщин в «Канаде» не только для того, чтобы следить за их работой, но и чтобы воровать для себя вещи. В результате изнасилования, по словам Линды Бредер, там время от времени имели место: «Когда нас прислали в «Канаду», там не было водопровода. Однако, комендант «Канады» (начальник из офицеров СС) приказал построить душевые. Эти душевые находились за зданием. Хотя вода была ледяная, я регулярно мылась. Однажды девушка из Братиславы принимала душ. Она была симпатичной, не тощей. Офицер СС вломился и набросился на нее прямо в душе – он изнасиловал ее». Эсэсовец, совершивший это, впоследствии был переведен из «Канады», но избежал дальнейшего наказания. С другим эсэсовцем, когда стало известно, что он спал с еврейками-заключенными, тоже обошлись снисходительно. Один из офицеров в Биркенау, рапортфюрер Герхард Палич16, был арестован, но, явно благодаря влиянию Хесса, его наказали не строго: просто отослали в один из лагерей-филиалов подальше от Биркенау.
Изнасилования происходили и в зоне Биркенау, где, как и в «Канаде», женщинам разрешили оставить свою одежду и не брить головы. Это был так называемый «семейный лагерь», отдельная, огороженная территория, где с сентября 1943 года содержались евреи, депортированные из лагеря-гетто Терезиенштадт в Чехословакии. Около 18 тысяч мужчин, женщин и детей было заключено здесь, пока лагерь окончательно не ликвидировали в июле 1944 года. Эти евреи не подвергались отбору по прибытии: нацисты планировали использовать их для «пропагандистских» целей. У них требовали отправлять домой открытки с упоминанием того, как хорошо к ним относятся – так немцы пытались опровергнуть слухи, что Освенцим стал местом массового уничтожения людей. В отличие от цыганского лагеря (единственное другое подобное место, где семьи жили вместе) в семейном лагере мужчины и мальчики жили в отдельных бараках, изолированно от женщин и девочек.
Рут Элиас17 была одной из заключенных, живших в женских бараках семейного лагеря. Она дважды видела пьяного эсэсовца, являвшегося в бараки отбирать женщин: «Девушки возвращались назад, рыдая – их всех насиловали. Они были в ужасном состоянии».
Факт эсэсовского насилия над еврейскими женщинами в Освенциме хотя и ужасен, но если задуматься, не является неожиданностью. Эсэсовцы держали этих женщин в своей власти и были уверены, что в итоге тем все равно предстоит быть убитыми. Сочетание алкоголя и понимания, что преступление можно скрыть, позволяло сломать любые идеологические барьеры. То, что такие преступления не получили должного освещения в традиционной литературе об Освенциме, также не очень странно. Это чрезвычайно деликатная тема, и те, кто пострадал от рук эсэсовцев, могли по понятным причинам хранить молчание. Как давно заметили криминалисты, в статистике изнасилований «темная цифра» – разница между количеством заявленных и фактически произошедших преступлений – одна из самых высоких среди всех видов преступлений.
Но если сведения об изнасилованиях женщин в Освенциме можно соотнести с «традиционным» поведением многих солдат по отношению к «вражеским» женщинам, то факт, что хотя бы один эсэсовец влюбился в еврейку, работавшую в лагере, наверняка шел бы вразрез с нашими представлениями. Действительно, история отношений Хелены Ситроновой18 с Францем Вуншем – одна из самых необычных в истории Освенцима. Хелена прибыла в Освенцим в марте 1942 года на одном из первых транспортов из Словакии. Ее первые впечатления в лагере были типичными: непрерывный голод и плохое обращение. В течение первых нескольких месяцев она работала в отряде за пределами лагеря: они взрывали здания и убирали камни. Она спала на соломе, кишащей блохами, и в ужасе наблюдала, как другие женщины вокруг нее начали терять надежду и умирать. Одна из ее ближайших подруг первой рассталась с жизнью. «Увидев, что творилось вокруг», она сказала: «Я не хочу больше жить ни минуты». Она начала истерически кричать, и ее тут же забрали и убили эсэсовцы.
Как и другие узники, Хелена поняла: чтобы выжить, нужно найти менее тяжелую работу в другом отряде. Одна ее знакомая из Словакии уже работала в «Канаде» и дала Хелене пару советов: если та подготовится, наденет белый платок и длинное платье, взятое у одной только что умершей женщины из «Канады», она сможет присоединиться к ним и выйти на следующий день на работу в бараки, где сортировались вещи. Хелена все в точности выполнила, но, к несчастью для нее, капо заметила, что она «пришлая», и сказала ей, что по возвращению в главный лагерь ее отправят в штрафной отряд. Хелена знала, что это был смертельный приговор: «Но мне было все равно – я подумала: ну, по крайней мере, хоть один день под крышей».
По случайности первый (и по идее последний) день работы Хелены в «Канаде» совпал с днем рождения одного эсэсовца, надзиравшего за работой в сортировочном бараке: Франца Вунша. «Во время обеденного перерыва, – говорит Хелена, – она [капо] спросила, кто умеет красиво петь или декламировать, потому что сегодня день рождения эсэсовца. Одна девушка из Греции, по имени Ольга, сказала, что хорошо танцует и могла бы станцевать на больших столах, где складывалась одежда. А у меня был хороший голос. Капо спросила: “Это правда, что ты можешь петь на немецком?”, и я ответила: “Нет”, – так как не хотела здесь петь. Но меня заставили. Так что я пела Вуншу, опустив голову, чтобы не видеть его форму. Я пела и плакала – и вдруг, уже умолкнув, услышала, как он сказал: “Bitte”. Он тихо попросил меня спеть еще раз… И девушки подхватили: “Спой, спой – может, он оставит тебя здесь”. Поэтому я спела еще раз песню на немецком, которую выучила в школе. Так он заметил меня, и с этого момента, видимо, полюбил. Пение, вот что спасло меня».