Но уверенность Гиммлера в том, что «судьба» приготовила для него новое задание, была, как и многие его убеждения, игрой воображения. Уже через две с небольшим недели после последней встречи с Хессом, а именно 23 мая, он совершил самоубийство, наконец, осознав: для Западных союзников абсолютно невозможно иметь дела с человеком, виновным в убийстве миллионов людей. Тот факт, что он действительно допускал такой вариант развития событий, многое говорит об этом человеке: о его склонности к заблуждениям, о раздутом самомнении, о безумном оптимизме. Но прежде всего этот факт демонстрирует его приспособленчество – ведь, несмотря на многолетнюю преданность Гитлеру, как только ситуация изменилась, он приготовился демонстрировать преданность кому-нибудь другому.
Поскольку Гитлер и Гиммлер умерли, а другие, менее значительные преступники, отчаянно искали убежища, дни сразу после окончания войны должны были стать для всех пострадавших в лагерях временем спокойствия и восстановления сил. Но не стали.
Хелена Цитронова и ее сестра весь май и июнь 1945 года растерянно бродили по переполненным дорогам недавно освобожденной Германии, смешиваясь с немецкими беженцами, двигающимися на Запад. Они спали в сараях или разрушенных бомбежками зданиях, добывая себе пропитание везде, где только можно. Прошло немного времени, и они натолкнулись на солдат Красной Армии. Однако по отношению к Хелене и ее сестре эти мужчины вели себя не как освободители, но как завоеватели. Бывали случаи, когда советские солдаты разыскивали места, где беженцы останавливались на ночь. «Они были пьяные – ужасно пьяные, – вспоминает Хелена. – Вели себя, как дикие звери». Солдаты врывались во временные убежища, «выбирали симпатичных девушек и насиловали их». Когда подобное случалось, Хелена пряталась под телом своей сестры, надеясь, что увидев ее сестру – на десять лет старше нее самой и которую часто принимали за ее мать, – солдаты станут искать в другом месте. Эта уловка срабатывала. Но она слышала все, что красноармейцы делали с другим женщинами: «Я слышала крики – женщины кричали, пока хватало сил, но, в конце концов, замолкали. Случалось, их насиловали до самой смерти. Или душили. Я отворачивалась, потому что не хотела этого видеть, потому что ничем не могла им помочь. Я боялась, что они изнасилуют и меня, и сестру. Это были звери, не люди. Где бы мы ни прятались, они находили наши укрытия и насиловали моих подруг. Они такое с женщинами делали… Буквально до последней минуты мы не могли поверить в то, что все-таки выживем. Мы думали: если мы не погибли от рук немцев, то наверняка погибнем от рук русских».
Самой Хелене тоже однажды удалось спастись лишь чудом. Как-то утром она поехала кататься на велосипеде и «пришла в восторг от поездки. В детстве, дома, я любила ездить на велосипеде – любила свободу и тишину». Она ехала по проселочной дороге, освещенной ярким весенним солнцем. Когда она остановилась у заброшенного склада, чтобы отдохнуть, к ней неожиданно «подъехал русский на мотоцикле. Он увидел молодую женщину – еврейку, не еврейку, это не имело значения. Он швырнул свой мотоцикл на землю, и кинулся ко мне. Завязалась драка. Я не знаю, как мне удалось убежать от этого жестокого русского солдата, этого преступника. У него уже давно не было секса, и он не сумел меня изнасиловать. Я лягалась, и кусалась, и визжала, а он постоянно спрашивал меня, немка я или нет. Я сказала: «Нет, я еврейка, из лагеря». Показала ему номер на руке. Он в тот же момент отскочил. Возможно, он и сам был евреем. Я не знаю, кем он был. Он развернулся, вскочил и убежал».
Точное количество изнасилований, совершенных советскими солдатами по мере их продвижения через Германию, а также непосредственно после войны, никогда не будет известно, но оно, конечно, исчисляется сотнями тысяч. В последние годы много говорят о страданиях немецких женщин в таких городах, как Берлин. Но сознание того, что женщины, и так уже пережившие ужасное обращение в лагерях наподобие Освенцима, впоследствии подверглись насилию, уже со стороны освободителей, вызывает отвращение, так как ничего подобного в истории не было.
Как ни было ужасным изнасилование бывших узниц лагерей солдатами Красной Армии, несомненно, тем не менее, его превзошли страдания, которые они причиняли собственным соотечественникам после «освобождения» лагерей. Ранее Сталин заявлял, что никаких советских военнопленных, удерживаемых немцами, нет, а есть только «предатели родины». И это отношение, пожалуй, ярче всего демонстрирует случай, который произошел, когда отряды Красной Армии дошли до концентрационного лагеря на юге Польши, среди узниц которого была Татьяна Наниева13. Схваченная немцами в 1942 году, когда госпиталь, где она работала медсестрой, попал в окружение, она пережила два с половиной года заключения, и все это время была вынуждена наблюдать, как ее товарищи по несчастью, советские узницы, подвергались насилию со стороны немцев. Позже, в январе 1945 года, она услышала, как к лагерю приближаются солдаты Красной Армии – с большой «помпой», распевая патриотические песни и высоко подняв головы: «Нас охватили радость и ликование. Мы верили, что до победы уже рукой подать, и что вот-вот снова начнется нормальная жизнь. Я истосковалась по родине, по семье». И тут, в самый момент освобождения, когда ее переполняла радость, к ней подошли двое красноармейцев. Один из них был пьян, и он крикнул: «Ну как, вы тут хорошо развлеклись? Шлюхи!» Татьяна почувствовала, что ее мир рухнул, а военный, покачиваясь, пытался достать пистолет. Она убежала и сумела спрятаться, пока авангард армии, освободивший лагерь, не протрезвел. Но, пьяные были солдаты или трезвые, обвинение против Татьяны оставалось предельно ясным: «предательство родины». За свое «преступление» – за то, что позволила немцам захватить ее в плен, – Татьяна получила шесть лет лагерей и пожизненное поселение в Сибири.
Павел Стенькин14, которому, вопреки всем тяготам лагерной жизни, чудом удалось выжить в Освенциме, столкнулся с аналогичным обращением со стороны соотечественников. Он был одним из первых 10 тысяч советских заключенных, которых в октябре 1941 отправили в Освенцим, чтобы построить лагерь в Биркенау. К следующей весне, когда в живых из них осталось всего лишь несколько сотен, он убежал в лес и, в конце концов, сумел присоединиться к наступающей Красной Армии. Но вместо того, чтобы получить поздравления в связи с возвращением и возможность сражаться с немцами до конца войны, как он хотел, он в течение многих недель подвергался допросам, снова и снова отвечая на стандартный вопрос следователей СМЕРШа: «Когда вы вступили в немецкую армию?» Его выслали на Урал, в закрытый город Пермь, где допросы продолжались. «Меня вызывали каждую вторую ночь: “Признай это, согласись на то, мы знаем все: ты – шпион”. Они терзали и мучили меня». Через несколько месяцев работы днем и допросов по ночам, Стенькин предстал перед судом по сфабрикованному обвинению и был осужден на многолетнее тюремное заключение. Демонстрируя уровень цинизма, действовавший в советской правовой системе, судьи прослушали его дело впопыхах, потому что боялись опоздать в театр. Только в 1953 году, после смерти Сталина, Стенькина освободили – одного из более чем миллиона советских солдат, осужденных дважды: в первый раз – немцами, а во второй – своими.
Опыт Павла Стенькина и Татьяны Наниевой особенно важен, поскольку их истории совершенно лишены тех элементов счастливого спасения, восстановления справедливости, которые привычно ожидают многие на Западе в историях о Второй мировой войне. Для целых поколений британцев и американцев эта война приобрела практически мифический характер борьбы «добра» против «зла». И, конечно, верно, что нацизм был побежден, и не может возникать никаких сомнений в том, что мир получил неизмеримую пользу оттого, что избавился от этой чумы, этого бедствия. Но история послевоенного времени не так проста, как утверждает распространенный миф. Разумеется, случался «счастливый конец» и для некоторых советских заключенных, освобожденных Красной Армией, и для очень и очень многих людей на востоке.