Подполковник нанес на план-карту еще одну стрелку, а следом за ней, несколько секунд послушав, и вторую, в противоположной стороне карты.
– Если они останавливаются на дороге, – подсказал Игорь Евгеньевич, – можно предположить, что «огонь» вести предполагают из машин. В таком случае мы имеем реальную возможность столкнуться с автоматическим оружием. Из машины стрелять из пистолетов несподручно и малоэффективно…
– Тоже верно… – согласился Ларичев. – Внимание всем!.. У бандитов может быть автоматическое оружие… проявлять бдительность! Повторяю еще раз – при любой опасности для себя или окружающих стрелять на поражение…
* * *
– Машина у подъезда, – сообщил подполковник Ларичев. – Вышли двое… Машина отъезжает… Идут в подъезд, несут что-то завернутое в одеяло… Похоже на автоматы… Подождите с блокировкой… Дайте машине отъехать, потом блокируйте машину… Когда они еще поднимутся на восьмой этаж… Все… Работайте… Подъезд снизу заблокирован… К бою! Два человека наверх, блокируете оттуда… Внимание всем внизу. Как только позвонят в дверь, я даю команду к блокировке и захвату машин. Полная готовность!
– Я! – вызвался Капустин и одернул на себе, как пиджак, подобранный не по размеру бронежилет. – Ты левша? [9] Значит, со мной… – сделал он знак одному из автоматчиков.
– При малейшей опасности стрелять на поражение… – повторил Ларичев недавнюю команду. – Себя не подставлять…
Капустин, как и все сотрудники правоохранительных органов и силовых структур, прекрасно знал, чем вызвана эта команда, хотя ее смысл никогда не расшифровывался полностью, знал, что такая же команда дается всегда там, на Северном Кавказе, куда он собирается на днях отправиться. Ситуация сложилась такая, что в исправительных лагерях слишком много кавказцев, они организованы и сплочены больше, чем другие заключенные, имеют навыки ведения боевых действий, и боевики, попав туда по приговору суда, на «зоне» чувствуют себя чуть ли не лучше, чем на свободе. Они там хозяйничают, заставляя работать за себя других. А многие неизвестно какими путями вскоре снова оказываются на свободе. И потому, когда идет бой или просто задержание преступников, дается такая расплывчатая по обоснованию, но все же конкретная по сути команда. Посмотришь телевизор – в таком-то городе Северного Кавказа штурмуют дом, где боевики засели. Потом, в девяносто девяти случаях из ста, пленных не оказывается… Приказ был – «огонь» на поражение… И это более справедливо, чем решение суда…
Капустин с автоматчиком быстро и беззвучно поднялись на один пролет лестницы и остановились между этажами. Автоматчик отошел чуть в сторону, чтобы его не было видно с лестничной площадки восьмого этажа, и прижал приклад к левому плечу, чтобы можно было стрелять из-за следующего пролета лестницы. Капустин выбрал себе позицию за бетонной трубой мусоропровода, в полумраке, поднял пистолет, заранее приведенный в боевое положение – осталось только совершить большим пальцем короткое движение, опустить флажок предохранителя, и можно стрелять прицельно…
Учащенно билось сердце, но Игорь Евгеньевич хорошо знал, что это от напряжения ожидания. Напряженное ожидание, когда развязка близка, всегда вызывает учащенное сердцебиение. Оно пройдет, как только появится первый противник, и надо будет действовать. Действие снимает напряжение. Но во время ожидания стук сердца мешал. Он мешал даже слушать, и обычные шаги на лестнице казались топотом. Наверное, и слух в это время напрягается так, что становится намного острее. Наверное, даже обоняние обостряется, потому что Игорь Евгеньевич даже сквозь «ароматы» мусоропровода ощущал запах человеческого пота. Или это только казалось… Капустин сам не знал, но гадать и прислушиваться к себе у него времени не было…
Шаги становились все громче. Шагали, похоже, через ступеньку, торопились. Это и понятно – оба наверняка слышали, как внизу снова хлопнула металлическая дверь и кто-то стал подниматься. Боевикам ни с кем встречаться не хотелось. Они спешили… Но восьмой этаж не всем покоряется легко, и сбившееся хриплое дыхание хорошо прослушивалось через несколько этажей. Наверное, курили парни с раннего детства, если легкие так хрипели…
И именно в этот напряженный момент в кармане Игоря Евгеньевича подал звуковой сигнал виброзвонок мобильника. Хорошо еще, что виброзвонок, а не звуковой сигнал… У его трубки была привычка время от времени самостоятельно переключаться с одного звонка на другой, и он никак не мог настроить телефон на нужный режим. Естественно, забираться под бронежилет, вытаскивать из кармана трубку и отвечать Игорь Евгеньевич не собирался. Но звонок был продолжительным, и казалось, что боевики на лестнице могут его услышать. Почему-то подумалось, что это опять звонит капитан Аристархов…
Звонки не прекратились даже в тот момент, когда два человека поднялись на лестничную площадку, и сразу, без остановки, первый нажал на кнопку звонка. Одновременно с этим второй стал разворачивать одеяло, и на свет показались два автомата. Испытывающий раздражение Капустин старался не отвлекаться. Кажется, это получилось, потому что он словно бы даже здесь услышал команду, которую должен был дать подполковник Ларичев:
– Внимание! Всем! Начали захват!..
Но боевики успели разобрать оружие раньше, чем открылась дверь…
1
Дорогу я переходил очень уж неторопливо, и своим поведением вызвал долгий и нервный сигнала автомобиля, в котором ехал чрезмерно нетерпеливый водитель. Пусть себе сигналит… Я имел право идти неторопливо, поскольку шел по «зебре», и водитель обязан был меня пропустить, как бы медленно я ни шел. Мало ли, может, я инвалид или после инфаркта погулять вышел, и мне быстро ходить здоровье не позволяет, а от торопливости и назойливых автомобильных сигналов у меня может новый инфаркт случиться…
И я не торопился, и на сигналы внимания не обращал. Обычно мне не нужно было настраиваться на определенный психологический ритм, как это делают спортсмены перед соревнованиями. Я – профессионал и психологически всегда готов к любым неожиданностям и любым действиям. Но сейчас идти медленно в начале дела мне было необходимо для того, чтобы смирить свое яростное желание действовать, и сразу действовать предельно жестко и безжалостно, так, как действовал старший прапорщик Волосняков несколькими часами раньше, чтобы не оставить противнику возможности к сопротивлению. Но я при этом знал, что, действуя таким образом, я могу оборвать, может быть, единственную нить, которая способна помочь мне найти брата. Скоро бандиты попадут в засаду. И кто-то успеет передать сигнал опасности Гочияеву, если тот сам не решится выехать на место. Тогда Антон будет обречен. Следовательно, мне нельзя обрывать эту нить… И необходимо смирить ярость, смирить справедливое желание работать на уничтожение…