Легионам не судилось дойти до родных земель. Бонапарт употребил их для усмирения волнений в самой Италии. После очередного мирного договора, утратив надежду на возрождение Великой — «от моря до моря», то есть от Чёрного до Балтийского! — Польши, они возроптали. Их отправили подавлять негритянский мятеж на острове Гаити. Оттуда вернулся лишь каждый двадцатый.
Но польские эмигранты слишком прочно связали свою судьбу с Францией. Из них набралось новое войско, изрядно участвовавшее в изъятии запада Польши у Пруссии. На отбитых землях прошёл набор воинов для сражений уже с Россией — где и закатилась счастливая звезда императора Наполеона.
Правда, Домбровски внакладе не остался. Россия, заполучив после войны куда больше польских земель (включая Варшаву, первоначально доставшуюся Пруссии), дала полякам куда больше прав, чем своим коренным регионам. Царство Польское обрело собственную конституцию (в самой России её вовсе не было), управлялось своей администрацией, сохранило привычный злотый — только главой государства стал русский император (в Варшаве его представлял брат Константин в качестве наместника). Поляки, служившие Франции, смогли попасть на российскую службу в сходных чинах. Домбровски стал генералом от кавалерии (что соответствует нынешнему маршалу рода войск и генералу армии) и польским сенатором. Увы, возраст и немощь заставили его уже в 1816-м — в 71 год — уйти в отставку. В 1818-м он умер.
Прочие польские дворяне тоже не пострадали. Так, мелкопоместный шляхтич Тадеуш Бенедиктович Булгарин стал известным русским писателем — и не стеснялся остро конфликтовать с куда более родовитым Пушкиным. Но царская приязнь не помешала гордой шляхте восстать против России. В 1831-м — в разгар восстания — мазурка легионеров стала гимном Польши. К тому времени Наполеон Карлович уже 16 лет как проиграл свою последнюю битву — при Ватерлоо — и 10 лет как умер в ссылке. Но текст не поменяли.
В 1926-м мазурка Домбровского объявлена государственным гимном. И по сей день поляков призывают брать пример с полководца, противопоставившего себя всему остальному миру и, естественно, утратившего всё. Судя по некоторым, особо примечательным деятелям (так, Игнацы Мосьцицки, Юзеф Бек и Эдвард Рыдз-Смиглы перед Второй мировой войной поссорили страну со всеми соседями), призыв иной раз находит отклик в сердцах.
Устаревшие призывы случаются не только в Польше. Так, в 1841-м, когда Гофман фон Фаллерслебен написал:
Von der Maas bis an die Memel,
von der Etsch bis an den Belt,
Deutschland, Deutschland über alles,
über alles in der Welt!
Мемель и Маас, Эч и Бельт были крайними точками Германского Союза (хотя сам эфемерный союз не обладал реальной властью над своими субъектами). Но к концу 1930-х Нидерланды из союза вышли (а Франция и Бельгия, где также течёт Маас, вовсе в него не входили), Данию с проливом Бельт выбила из союза Пруссия в войне 1864-го, порт Мемель — нынешняя Клайпеда — перешёл от Пруссии к Литве, австрийская река Эч стала итальянской Адидже. Гимн стал восприниматься как призыв к новым завоеваниям. Они, как известно, не удались. После поражения Германия в 1952-м отбросила первое — территориальное — и заодно второе — этническое — восьмистишие гимна, так что сейчас гордо поёт только третье — юридическое — с эффектным призывом:
Einigkeit und Recht und Freiheit
sind des Glückes Unterpfand;
blüh im Glanze dieses Glückes,
blühe, deutsches Vaterland.
Дословно:
Единство и право и свобода —
залог счастья.
Процветай в блеске этого счастья,
процветай, немецкая отчизна!
Несколько пафосно, зато годится — как метрическая система — «на все времена, для всех народов».
Старинные рецепты бытуют не в одной политике. Изобилие советов по выходу из начавшегося кризиса целиком основано на опыте прошлых экономических потрясений. Между тем нынешние обстоятельства радикально отличаются от тогдашних. Не только потому, что — как я уже не раз говорил — сам кризис нынче порождён инфляцией (через механизм производных ценных бумаг [250] ). Но и потому, что мир переживает спад очередной длинной волны Кондратьева, [251] а все кризисы предыдущих трёх десятилетий пришлись на её подъём и потому проходили во многом самостоятельно: централизованному управлению надо было только не мешать общей повышательной тенденции. Теперь же необходимо противодействовать не только обстоятельствам, породившим текущие неурядицы, но и глобальному многолетнему тяготению хозяйства вспять.
Раз уж кризис порождён безудержным ростом пирамиды деривативов — лечить его надо её ампутацией. При этом, впрочем, нельзя блокировать всю активность рынка ценных бумаг. Ведь, как показал лауреат нобелевской премии по экономике Фридрих Август фон Хайек, принципиально невозможен более эффективный носитель экономической информации, нежели деньги (и представляющие их ценные бумаги), обращающиеся на свободном рынке.
Деривативы возникли как весьма полезный инструмент обращения. Искусное комбинирование сделок с ними может сократить многие риски примерно так же, как фьючерсные сделки с реальными товарами и услугами страхуют производителей и потребителей от слишком размашистых колебаний спроса и предложения. Увы, как отметил ещё Теофраст Бомбаст Ауреол фон Хохенхайм aka Парацельс, только доза делает лекарство ядом и яд лекарством. Неумеренное наращивание всё новых слоёв производных сделок в конце концов оторвало деривативы — и их цены! — от производственного базиса.
Возможность же кредитования под залог любых — в том числе и производных — ценных бумаг наводнила рынок необеспеченными деньгами. Их поток сбил всю экономику с разумного пути развития. Развилась инфляция, неизбежно порождающая дефляцию. А та, как известно, парализует экономику.
Вред инфляции установлен ещё во времена потока золота и серебра из Южной Америки, утопившего экономику величайшей в ту пору Испанской империи. Ныне эмиссионные органы официально считают главной своей задачей стабилизацию валют (хотя по разным причинам не всегда с нею справляются). Но с новым механизмом генерации денег — кредитованием под деривативы — они доселе не сталкивались. А потому ещё не выработали приёмов противодействия ему и не смогли стабилизировать финансы.
При таком механизме кризиса классический метод Джона Мэйнарда Кейнса — впрыскивание в экономику всё новых денег — может лишь утяжелить ход экономической болезни. Хотя бы потому, что на каждый цент субсидий тут же нарастёт доллар новых бумаг, производных от сделок с этим центом.