Существовала и альтернатива сталинской методе решения проблем экономики. Если «коллективизация» по-сталински породила массовый голод, то задолго до того, в 1921 г., большевики были вынуждены сначала заменить на селе грабительскую (70 %) продразвёрстку щадящим продналогом (30 %), а затем и вовсе провозгласить «новую экономическую политику», которая фактически возродила рыночные отношения и допускала немыслимое, казалось бы, для большевиков участие иностранного капитала. Нужно же было как-то восстанавливать разрушенную ещё Первой мировой войной экономику, и именно этим небезуспешно занимался советский премьер А. Рыков (впоследствии, разумеется, также уничтоженный Сталиным). В результате Ленин к 1923 г. уже был готов сказать, «что простой рост кооперации для нас тожественен… с ростом социализма, вместе с этим мы вынуждены признать коренную перемену всей точки зрения нашей на социализм» [161] . Он также считал, что «всё дело теперь в том, чтобы уметь соединить тот революционный размах… который мы уже проявили… с уменьем быть толковым и грамотным торгашом, какое вполне достаточно для хорошего кооператора». Конечно, на первом месте для него оставалась необходимость коллективного владения производством. Он настаивал на том, чтобы именно кооперации был выделен «ряд привилегий экономических, финансовых и банковских… в этом должна состоять поддержка нашим социалистическим государством нового принципа организации населения». Но он же принимал за правильное то, что «в обстановке нашей теперешней экономической действительности… мы соединяем частнокапиталистические предприятия… с предприятиями последовательно-социалистического типа».
В итоге сама действительность, развитие неблагоприятной ситуации в экономике привели Ленина к необходимости констатации того очевидного факта, что «в нашей Советской республике социальный строй основан на сотрудничестве двух классов: рабочих и крестьян, к которому теперь допущены на известных условиях и „нэпманы“, т. е. буржуазия» [162] . И ведь это совсем не одно и то же, что дикое тотальное обобществление сталинского образца…
Но «товарищи» или слишком поздно узнавали об этих рекомендациях и характеристиках уходящего вождя, в особенности о тех, которые касались личности Сталина, или не захотели и уже не смогли ничего изменить. И государственный строй поэтапно обретал наихудшие черты самодержавия. Ленин физически угасал, но заданное им самим изначально направление — решать сложнейшие вопросы государственного устройства исходя из приоритета пролетарского «чутья» — оставалось: это направление уже было не изменить, не повернуть вспять. Последователи в лице Сталина со товарищи с невиданным старанием, укрепив рабочими кадрами госаппарат и отмахнувшись от нэпа как от явления случайного, принялись воплощать изначальные «революционные» ленинские идеи на практике. И всё, что противилось этому, тотчас уничтожалось.
Но в чём тогда заключается историческая заслуга большевизма, если она вообще существует? По Бердяеву, «бесспорная заслуга коммунизма перед русским государством» состоит в том, что «России грозила полная анархия, анархический распад, он был остановлен коммунистической диктатурой, которая нашла лозунги, которым народ согласился подчиниться» [163] . И далее: «Только диктатура могла остановить процесс окончательного разложения и торжества хаоса и анархии… В этот момент большевизм, давно подготовленный Лениным, оказался единственной силой, которая с одной стороны могла докончить разложение старого и с другой стороны организовать новое. Только большевизм оказался способным овладеть положением» [164] .
Таким образом, Бердяев фактически оправдывает незаконную узурпацию власти большевиками, хотя и оставляет для себя оправдание в том, что большевизм «демагогически воспользовался всем», а именно — «бессилием либерально-демократической власти, негодностью её символики для скрепления взбунтовавшейся массы… объективной невозможностью дальше вести войну, пафос которой был безнадёжно утерян… неустроенностью и недовольством крестьян… русскими традициями деспотического управления сверху и, вместо непривычной демократии, для которой не было навыков, провозгласил диктатуру, более схожую со старым царизмом».
Действительно, череда отставок во Временном правительстве, начатая в июне 1917 г. Милюковым, привела к падению авторитета государственной власти в целом. Война продолжалась, экономика рушилась, Керенский был занят удовлетворением личных, всё более смахивавших на диктаторские, амбиций. Лидеры большинства партий дожидались удобного момента для удовлетворения своих, тоже немалых амбиций на власть по итогам созыва Учредительного собрания. Которое, как оказалось, никто особенно и не стремился созывать. И большевики, предложив принципиально иные лозунги, чем все до того услышанные, вовремя использовав численное преимущество в Петроградском совете, фактически подхватили, подняли из придорожной пыли потерявшуюся власть. Для сильной, хорошо организованной и дисциплинированной партии этот шаг был безусловно логичным. Следующим столь же логичным шагом должен был стать не только созыв Учредительного собрания, но и передача ему всей власти. Потому что Бердяев абсолютно не прав, когда оправдывает узурпацию власти и привнесённую большевиками диктатуру «непривычностью демократии, для которой не было навыков»: ни в одной стране мира после свержения монархии и перед установлением демократии не было таких навыков. Не было их и в России, но это не означало, что такие навыки ей были вовсе не нужны.
И сегодня, когда новые поколения с упорством, заслуживающим лучшего применения, романтизируют трагедию коммунистического прошлого страны, начиная с разгона Учредительного собрания и включая преступления сталинского периода, они фактически продолжают укреплять ту самую, однажды узурпированную власть.
Настоящая же историческая заслуга большевиков заключается в том, что они на собственном примере продемонстрировали всему миру, к каким трагическим последствиям приводит насильственное обеспечение преференций одному социальному слою в ущерб интересам других. Рабочих и крестьян в итоге стало в руководящих органах даже более, чем того бы хотелось, наверное, самому Ленину, а поскольку в большинстве своём они были людьми малообразованными, то все те, кто мыли руки перед едой, сморкались в платок и правильно говорили по-русски (а, не дай Бог, ещё и на каком-нибудь иностранном), казались им врагами и в течение долгих десятилетий уничтожались. Новая «пролетарская» бюрократия, прямо по Бердяеву, разрослась, подавляя всё новое и светлое, что выделялось из серой, одинаковой массы.
Тем не менее до сих пор от апологетов версии о покупке немцами политической активности большевиков можно услышать, среди прочего, что история — наука не точная, и поэтому те или иные события и явления прошлого можно будто бы трактовать по-разному. Но это лукавое утверждение: оно позволяет его авторам моделировать историю по своему усмотрению, приспосабливая к нуждам текущего дня, — в точности так же, как это некогда делал редактор «Краткого курса ВКП (б)» Иосиф Сталин. Другой вопрос: как всё происходило и происходит на самом деле. Далеко не каждый испытывает стремление ответить на него и не только посмотреть прямо, не отворачиваясь, правде в глаза, но и попытаться разглядеть детали. Гораздо проще покрасить сложное явление или отдельного человека в заранее определённый цвет — светлый или тёмный. Антонов-Овсеенко подписал приказ об уничтожении восставших крестьян Тамбовской губернии — и только об этом одном говорит Интернет. Но тогда же, во время Тамбовского восстания, он подписал и постановление об освобождении обвиняемых в «бандитизме», а также листовку, разъяснявшую действия власти, в которой, в частности, говорилось: «800 ваших сынов, отцов и братьев, вовлечённых эсерами в братоубийственную бойню, освобождены Советской властью. / Почему Советская власть освободила их? / Только потому, что все 800 обвиняемых — труженики крестьяне» [165] . Он же тогда составил и подписал своё, как председателя комиссии ВЦИК, решение о том, что «рядовые участники бандитских шаек, которые явятся добровольно и с оружием в штаб Красных войск, получат полное прощение; те из них, кто являются дезертирами, будут отправлены в Красную армию без всякого наказания, остальные будут отпущены по домам на честное крестьянское слово».