Что выиграл и что проиграл СССР, «входя в положение» всех «угнетенных» и всех революционеров, которые просили об этом? Стоит ли Москве дважды наступать на одни и те же грабли? Что делать Москве после развала режима нераспространения? Как России выстроить систему учета региональных интересов, не забывая об интересах собственных? Что и почему перевешивает в приоритетах российской политики: личное или ведомственное, государственное или общечеловеческое?
Современная политика Российской Федерации на Ближнем и Среднем Востоке, как и ее внешняя политика в целом, является результатом синтеза практически всех веяний, которые доминировали в стране на протяжении последних 100 лет: во времена Российской империи, «смутных времен» 20-х и 90-х годов ХХ века, СССР и современного «вставания с колен». Она реагирует на внешнее лоббирование, однако тремя ее столпами являются: прагматический учет реальности; догмы и стереотипы имперских, советских и постсоветских времен; персональные и ведомственные интересы отечественной бюрократии. Российская империя на БСВ конкурировала в основном с Великобританией. СССР – с США. Россия в настоящий момент напрямую не конкурирует ни с кем, возможно, потому, что руководство страны отчетливо представляет себе ее реальные экономические и военные возможности. Последнее является предметом критики со стороны ностальгирующей по временам соперничества сверхдержав околополитической общественности, представителей военно-промышленного комплекса и МИДа, однако гарантирует минимизацию участия России в региональных конфликтах, где миссию, традиционно выполнявшуюся Советским Союзом, в настоящее время выполняют Соединенные Штаты, с той разницей, что СССР распространял на БСВ социализм, а США – демократию. Россия выдерживает баланс отношений с Ираном и Израилем, Турцией и странами арабского мира. Москва поддерживает мировое сообщество там, где это отвечает ее интересам, как в отношении ядерной программы Ирана, или не имеет значения, как проблема ближневосточного урегулирования. Воздерживается в вопросах, ради которых не готова идти на конфликт, подобно голосованию по резолюции ООН в отношении Ливии, и отстаивает свои интересы в Совете Безопасности, когда речь идет о такой же резолюции по Сирии – в обоих случаях вместе с Китаем. Сотрудничество с КНР в рамках ШОС позволяет избежать столкновения российско-китайских интересов в Центральной Азии.
Россия в настоящее время не имеет на БСВ противников, за исключением представителей экстремистских исламских группировок, полагающих Москву врагом со времен советской оккупации Афганистана, и дистанцировалась от региональных конфликтов, ограничивая вмешательство в проблемы региона. Основой ее политики является дипломатическое зондирование, миротворчество, унаследованное от СССР, как в палестино-израильском конфликте, или благоприобретенное, как в ливийской гражданской войне, и действия в рамках ШОС, G-8 и Совета Безопасности ООН: в случаях с Афганистаном, Ираком, Ираном, Ливией или Сирией – в зависимости от ситуации. Российская Федерация, в отличие от СССР, минимизировала военное присутствие в регионе, ограничиваясь участием в миротворческой миссии в Судане, контрнаркотических операциях в Афганистане и борьбе с сомалийскими пиратами в акватории Индийского океана. Незначительна, несмотря на внешнее давление и внутреннее лоббирование, и экономическая помощь РФ странам БСВ, в советский период дорого обошедшаяся стране. В отличие от США, ЕС и монархий Персидского залива, ежегодно вбрасывающих в регион миллиарды, участие России сводится в этой сфере в основном к списанию советских долгов, поставкам вооружений и военной техники старых модификаций и гуманитарной помощи, направляемой в зоны природных катастроф и военных действий по линии МЧС. Лоббируемая МИДом и госкорпорациями активизация на БСВ экономической политики России, в том числе открытие кредитных линий в Ливии, Сирии и Алжире, дублируя направления работы советских времен и повторяя ошибки этого периода, обещает низкую эффективность, что продемонстрировала ситуация с контрактами РАО ЖД и поставками по линии ВТС в Ливии. По аналогии с критериями, принятыми в мировой практике, потенциальные угрозы безопасности России из БСВ можно оценивать как «три с половиной». Это Турция в долгосрочной, Иран и Пакистан в среднесрочной и радикальные исламисты в краткосрочной перспективе.
Турция, сегодня являющаяся крупнейшим ближневосточным экономическим партнером России, находится на подъеме, реализуя стратегию создания «новой Оттоманской империи». Ее геополитические интересы на Кавказе, в Причерноморье, Средней Азии и тюркских регионах РФ до Якутии включительно, а также поддержка распространения на постсоветском пространстве так называемого «мягкого ислама», примером которого является американо-турецкий проект «Нурджулар», представляют потенциальную угрозу сложившемуся в России образу жизни, этноконфессиональному равновесию и территориальной целостности страны. Вооруженные силы Турции многочисленны, оснащены современной техникой, мотивированы и имеют значительный боевой опыт. Если не учитывать российский ядерный потенциал, Турция, являющаяся частью НАТО – ведущей, хотя и слабеющей военно-политической силы мира, имеет численный и технический перевес в регионе над РФ – на Черном море абсолютный. Мы говорим об этом даже без учета фактора Грузии и региональных исламистских террористических формирований, действия которых могут значительно осложнить положение на коммуникациях и в тылу российской армии. Пока Турция не поддерживает Грузию и северокавказских исламистов в их противостоянии с Россией, однако интенсивные контакты с ними делают это при необходимости легкоосуществимым. В настоящее время прямое столкновение РФ и Турции не представляется реальным вследствие усилий руководства обеих стран по развитию двустороннего экономического сотрудничества.
В то же время заслуживают внимания последовательные, профессиональные и успешные действия турецкого руководства, добивающегося в торговле с Россией односторонних преимуществ. Любые инициативы, которые в перспективе могут привести к возникновению двусторонних структур, неподконтрольных руководству правящей Партии справедливости и развития, торпедируются Анкарой, как это произошло с российско-турецкой межпарламентской комиссией по экономике. Еще один инструмент политики такого рода – пересмотр достигнутых условий соглашений перед их подписанием на высшем уровне (атомная станция в Аккую) или после реализации («Голубой поток»). Не следует забывать о сохранении РФ в списке потенциальных внешнеполитических угроз, перечисленных в турецкой «Стратегии национальной безопасности» 2010 г. На протяжении большей части последних 500 лет отношения России и Турции были враждебными. Русско-турецкие войны занимают почетное место в истории Российской империи, и в Турции отчетливо помнят, что именно эти войны стоили Оттоманской Порте Балкан и Кавказа, хотя часть северо-восточных провинций, входивших в состав России с 1878 по 1917 год, была потеряна Москвой после революции и возвращена в состав Турецкой республики. Преувеличивать значимость турецкого реваншизма не стоит, однако и преуменьшать его опасно. Руководство ПСР полагает, что Россия будет слабеть параллельно с усилением Турции, видит свою страну международным центром по торговле углеводородами БСВ и Прикаспия и перекрестком их транзита в ЕС в обход России. Реализация трансграничных трубопроводных проектов, призванных ослабить позиции РФ на европейском газовом рынке, как «Баку – Тбилиси – Джейхан», а в перспективе – «Набукко», соответствует этой стратегии. Строительство российского «Южного потока», которое Анкара максимально затягивает, противоречит ей. Фактор ядерного сдерживания имеет для РФ на турецком направлении основное значение, нейтрализуя возможность перерастания потенциального регионального конфликта в новую Крымскую войну, в которой Турция и Запад выступили бы против России. Конфликт РФ и Грузии 2008 г. показал это со всей очевидностью.