Недавно в Исландии произошел такой случай. Сообщалось, что 25 августа 2012 года иностранная туристка потерялась в вулканическом каньоне Элдгья, не сумев вернуться к своему автобусу. Поиски по спасению начались незамедлительно. Однако спустя пару часов они прекратились, поскольку оказалось, что пропавшая женщина все это время была в автобусе и даже участвовала в поисках самой себя. Объяснялось это недоразумение очень просто: во время остановки в Элдгья женщина переоделась и освежила макияж; в результате, когда она вернулась к автобусу, другие пассажиры ее не узнали. Она не была виновата в этом недоразумении: после ее возвращения в автобус гид ошибся в подсчете пассажиров, поэтому показалось, что кто-то потерялся; кроме того, из-за небрежного описания пропавшей женщины она не узнала в ней саму себя и – как замечательно было сказано в полицейском отчете об этом инциденте – «не имела ни малейшего представления о том, что она потерялась»13. Причина странного очарования этой истории в том, что она одновременно отражает и высмеивает нью-эйджевскую спиритуалистическую тему «потери себя», утраты связи со своим внутренним «я» и его отчаянных поисков, попытки обнаружить, «кто же он (она) на самом деле» – но не следует поддаваться этому искушению. Гораздо продуктивнее сформулировать проблему в терминах напряжения между означающей репрезентацией и идентичностью: поскольку означающие репрезентации обозначают наши свойства, на что «похож» субъект, напрашивается вопрос, напоминающий о старом парадоксе братьев Маркс: похож ли я на самого себя? Другими словами, не «кто», но «что» я (за объект)?
Не все знают, что истоки этой загадки/парадокса восходят к французскому либертинажу XVIII века с его смесью секса и холодной логики (достигшей кульминации у маркиза де Сада)14. В этой сексуализированной версии директор женской тюрьмы принял решение, что он предоставит амнистию одной из трех заключенных. Победительница будет определена посредством тестирования интеллекта. Три женщины – заметьте, как в этой истории женщины сменяют мужчин – будут рассажены в форме треугольника вокруг большого круглого стола, обнаженные ниже пояса и наклонившиеся вперед к столу, давая возможность к проникновению a tergo . В каждую женщину сзади будет проникать или черный, или белый мужчина, так что она сможет увидеть цвет кожи мужчин, которые вошли в двух других женщин напротив ее. Кроме того, ей будет известно, что у директора тюрьмы есть только пять мужчин для проведения этого эксперимента: три белых и два черных. Учитывая эти условия, победительницей станет женщина, которая первая установит цвет кожи мужчины, который трахает ее, оттолкнет его и выйдет из комнаты. Вот три возможных варианта в порядке возрастающей сложности:
– В первом случае женщин трахают два черных и один белый мужчина. Поскольку женщина, которую трахает белый мужчина, знает, что в игре участвуют только два черных мужчины, она сразу же встает и покидает комнату.
– Во втором случае участвуют один черный и два белых мужчины. Две женщины, которых трахают белые мужчины, могут, соответственно, видеть одного белого и одного черного мужчину. Женщина, которую трахает черный мужчина, может видеть двух белых мужчин, но, поскольку в игре участвуют трое белых мужчин, она не может сразу же встать. В этом втором случае единственная возможность выявить победительницу представится тогда, когда одна из двух женщин, которую трахает белый мужчина, рассуждает следующим образом: «Я вижу одного белого и одного черного мужчину, поэтому парень, который трахает меня, может быть белым или черным. Однако если тот, кто трахает меня, черный, женщина напротив меня, которую трахает белый мужчина, увидела бы двух черных мужчин и сразу же поняла бы, что тот, кто трахает ее, – белый; она могла бы немедленно встать и уйти. Но она этого не сделала, значит, меня трахает белый».
– В третьем случае каждую из трех женщин трахает белый мужчина, поэтому каждая из них видит двух других белых мужчин. Каждая может рассуждать таким же образом, как победительница во втором случае: «Я могу видеть двух белых мужчин, поэтому мужчина, который трахает меня, может быть белым или черным. Но если бы мой мужчина был черным, каждая из этих двух могла бы рассуждать (как победительница во втором случае): “Я вижу черного и белого мужчину. Значит, если мой мужчина черный, женщина, которую трахает белый, могла бы видеть двух черных мужчин и сразу же поняла бы, что тот, кто трахает ее, белый, и ушла бы. Но она этого не сделала. Значит, тот, кто трахает меня, должен быть белым”. Но поскольку никто из двух других не встал, значит, тот, кто трахает меня, не черный, а тоже белый».
Но здесь вступает в силу собственно логическое время. Если все три женщины обладают равным интеллектом и действительно встанут одновременно, это ввергнет каждую из них в крайнюю неопределенность в отношении того, кто же их трахает, – почему? Каждая из них не знала бы, встали ли две другие женщины из-за того, что пришли к тому же умозаключению, что и она, и, значит, ее трахает белый мужчина; или каждая из них рассуждала, как победительница во втором случае, и, значит, ее трахал черный мужчина. Победительницей станет та женщина, которая первой сможет правильно проинтерпретировать это колебание и прийти к заключению, что оно указывает на то, что всех троих трахают белые мужчины.
Утешительным призом для двух других женщин станет то, что они по крайней мере будут дотраханы до конца. Этот факт обретает значение в тот момент, когда мы обратим внимание на политическую сверхдетерминированность такого выбора мужчин: среди дам высшего класса во Франции середины XVIII века черные мужчины в качестве сексуальных партнеров были, конечно, социально неприемлемыми, но желанными как тайные любовники благодаря своей предполагаемой более высокой потенции и огромным пенисам.
Следовательно, быть оттраханной белым мужчиной означало социально приемлемый, но в интимном смысле неудовлетворительный секс, тогда как быть оттраханной черным мужчиной означало социально недопустимый, но гораздо более удовлетворительный секс. Однако этот выбор гораздо более сложный, чем может показаться, поскольку в сексуальной активности фантазия неотступно следует за нами: самая элементарная фантазматическая сцена – не та, которую вы с увлечением рассматриваете, но идея, что «есть кто-то там, кто смотрит за нами». Это не греза, но понимание, что «мы являемся объектами еще чьей-то фантазии». Милан Кундера в романе «Неспешность» показывает в качестве крайнего проявления современного ложного, асептического, псевдо-чувственного секса, как пара симулирует анальный половой акт вблизи бассейна отеля, на виду гостей из верхних комнат, издавая стоны удовлетворения, но в действительности даже не совершая проникновения. Этому Кундера противопоставляет медленные галантные эротические игры во Франции XVIII века (той эпохи, когда как раз появляется та самая загадка/парадокс). Послание логической загадки, таким образом, становится еще более двойственным: три женщины наблюдают друг за другом в процессе занятия сексом, и им нужно установить не только «Кто трахает меня, черный или белый парень?», но также «Что есть я в глазах Другого в то время, когда меня трахают?», как если бы сама моя идентичность устанавливалась через этот взгляд.
Не соответствуют ли эти три случая логике отношений Воображаемого, Символического и Реального? Если я вижу двух черных мужчин, я непосредственно «вижу» в своем воображении, что мой – белый. Если я вижу одного белого и одного черного и если нет никакой реакции со стороны женщины, которую трахает белый мужчина, я заключаю, что мой также должен быть белым, – ход мышления здесь чисто символический. Если я вижу двух белых, то рассуждение во временном отношении становится более сложным, оно уже не может основываться только на чисто логической структуре. Непредвиденное Реальное порывистого решения, которое следует за размышлением (если один ждет слишком долго, то другой действует слишком рано), заявляет здесь о себе.