С некоторой вероятностью можно прогнозировать, что размывание нынешней этнической базы западной элиты может привести к замедлению институционального развития по всей планете. Тогда может наступить нечто вроде «новейшего средневековья» — как известно, средние века наступили тогда, когда варвары, равнодушные к достижениям античной культуры, разрушили и захватили Римскую империю.
Кстати, феномен «исчезновения положительного западного примера» в некоторых локальных сферах можно увидеть уже сегодня. Например, чем более США в своей «борьбе с терроризмом» прибегают к различным жестким мерам внешней и внутренней политики, тем чаще в России апелляции к американскому опыту используют не западники и либералы, кому это вроде бы положено, а сторонники «сильной государственности». Первоначально они к этому прибегали для того, чтобы «поддеть» либералов, но теперь уже и поддевать некого, поскольку по количеству апелляций к западному опыту наши государственники стали большими западниками, чем сами западники. Вспоминается реплика мэра Москвы Юрия Лужкова, посетившего Америку вскоре после 11 сентября и пораженного тем, что американские пограничники при осмотре заставили его снять обувь — тогда такие методы были еще в диковинку. Вывод московского мэра был замечателен. Он сказал: «А мы все чего-то стесняемся!». Правильный ответ либералов на эту новую ситуацию должен заключаться не в том, чтобы оправдывать США, не в том, чтобы доказывать, что американская жесткость более справедливая, эффективная и цивилизованная, чем российская, а в том, что если Америка в чем-то отступает от демократии, то мы должны не радостно отступать от нее еще дальше, а защищать демократию вопреки Америке. Российским сторонникам демократии еще только предстоит освоить новую стратегию, исходящую из того, что они являются сторонниками именно демократии, а не американской модели, какой бы она ни была.
Впрочем, все эти прогнозы достаточно гадательны, а достоверно можно сказать вот что. Лидером является страна, ставшая источником просвещения— вольного или невольного, добровольного или принудительного, — но просвещения. В XVIII веке вся Европа— от Адама Смита до Петра Великого— восхищалась Нидерландами. Сегодня США, руководствуясь различными — наверняка исторически не очень важными — мотивами, взяли на себя функцию «насильственного просветителя» некоторых стран и народов. Если знамя «мирового просветителя» — то лидером станет тот, кто это знамя подхватит. Именно поэтому Китай мировым лидером быть не может, сколь бы ни было огромно его население и как бы быстро ни развивалась его промышленность. Кстати, развивается она быстро по причинам, которым не стоит завидовать. Среди этих причин — дешевизна рабочей силы и либеральность экологических норм. Несколько утрируя, можно сказать, что если Китай — это не то четверть, не то треть человечества, то страной-лидером будет та, что возьмет на себя роль просветителя Китая.
России удалось создать свою империю в том числе и потому — или, точнее, «в связи с тем», — что ей был дан исторический шанс быть цивилизатором и модернизатором для многих народов и территорий. Однако этот шанс был использован Россией, потому что она сама активно впитывала европейское просвещение. Сегодня же и среди пишущей братии, и в политических кругах иногда бытуют странные настроения, что можно руками и ногами отбиваться от всего лучшего, что наработано западной практикой, и одновременно ждать, что на нас, как божий дар и как нефтяные цены, с неба падет роль «лидера» и «сверхдержавы». Пока наши государственники пребывают в этой мечтательности, Казахстан обгоняет Россию по многим важнейшим реформам, например, реформе железных дорог, или по принятию некоторых законов, касающихся фондового рынка. Если раньше мы могли говорить, что «зато в России лучше, чем в Казахстане, с демократией и свободной прессой», то теперь и по этому критерию позиции двух стран сравнялись. Россия все более вписывается в роль объекта, а не субъекта исторического процесса, в роль «сырья» истории, и не потому, что она бедна или слаба, а потому, что в существующем сегодня на мировой арене раскладе она скорее может играть роль просвещаемого, чем просветителя.
Лидером сегодня является тот, кто берет на себя роль «учителя» для будущих наследников западной цивилизации.
Отвращение к капитализму остается неотъемлемой частью культурного наследия, доставшегося от Советского Союза. Не стоит забывать, что марксизм обладал и обладает огромным обаянием и был еще неоцененной во всей своей громадности интеллектуально-воспитательной силой.
Поэтому крушение социалистической экономики не сопровождалось столь же основательным крушением марксистской идеологии — других интеллектуалов и в особенности других преподавателей гуманитарных дисциплин в ВУЗах в России просто не было. Люди, чье сознание было преобразовано многими десятилетиями господства одной идеологии, никуда не делись, а среди преподавателей высшей школы концентрация тайных или даже бессознательных адептов марксизма была особенно велика. Ну а эти преподаватели готовили себе достойную смену.
С таким наследием российская культура не может не быть в значительной степени «социалистической» и «антикапиталистической».
В пространстве современной русскоязычной общественной мысли можно отыскать взгляды сторонников более или менее ортодоксального марксизма-ленинизма, сохранивших свои подходы к истории в почти полной неприкосновенности с советского времени. О манерах авторов этого типа стоит сказать — без оценки, только ради констатации факта — то же, что говорили о французских аристократах эпохи реставрации: «они ничего не забыли и ничему не научились». Для анализа современной ситуации в мире современные марксисты считают вполне достаточным ссылаться на Маркса, Ленина, и — в качестве особого интеллектуального изыска — на Розу Люксембург. Ничего нового за последние 100 лет, по их мнению, в мире открыто не было. Есть авторы, которые находят уместным теперь, с двадцатилетним перерывом публиковать свои монографии о политической экономии социализма, которые в свое время не были опубликованы из-за наступившей перестройки.
Для авторов этого типа никакой загадки в вопросе «что может быть после капитализма» нет, поскольку ответ на этот вопрос хорошо знали еще большевики в начале XX века, и к их знаниям можно добавить лишь некоторые новые аргументы вроде экологического кризиса капитализма или слов о кризисе «фаустовской цивилизации», то есть и Шпенглер оказывается на стороне Ленина.
Капитализм должен сменить социализм, социалистическая революция 1917 года есть первая ласточка этой глобальной трансформации, ну а крушение мировой социалистической системы — это просто случайность, временное отступление, недоразумение, порожденное либо бездарностью Горбачева, либо насильственными действиями «империализма». Но победа капитализма лишь временная, и, кстати, важным аргументом тут является быстрое экономическое развитие Китая, который — как в этом уверены российские марксисты — продолжает строить социализм.
Рядом с носителями традиционных «ленинских» взглядов на историю существует другой тип наследников советской культуры, существуют авторы, разум которых признает поражение социализма, но сердце не хочет этого делать, и которые в силу этого стремятся сохранить «не букву, но дух» советской модели, а точнее «все лучшее, что в ней было». У левых политиков и мыслителей этого типа — а их ряд, несомненно, открывается именем Михаила Горбачева — социализм становится не особенно определенной, но противостоящей капитализму тенденцией по улучшению всего и вся, по внесению в общество начал нравственности и духовности. Поскольку капитализм отождествляется с грубой реальностью, а социализм после его крушения можно ассоциировать исключительно с высокими мечтами, то социализм становится привлекательным, но несколько неконкретным, скорее совокупностью пожеланий по улучшению общества. Известный перуанский экономист Уэрта де Сото навал такого рода концепции «идиллическим социализмом». Идиллическое отношение к социализму распространено по всему миру, и многие выдающиеся интеллектуалы планеты, несмотря на все произошедшие в XX веке события, считают нужным иметь про запас концепт, в котором бы концентрировались все их недовольство несовершенством общества и все надежды на его улучшение. Так, всемирно известный итальянский социолог и экономист Джованни Арриги, признавая, что термин «социализм» дискредитирован, считает, что тем не менее его надо использовать в новом смысле, как «взаимное уважение людей и коллективное уважение к природе», причем «все это может быть организовано скорее через регулируемый государством рыночный обмен при поддержке труда, а не капитала».