«…В отношении строительства УРов я допустил со своей стороны также преступное бездействие… В результате моей бездеятельности УРы к бою готовы не были. Из 590 сооружений было вооружено только 180–190 и то очень редкими узлами. Остальные бетонные точки пришлось использовать как временно пулеметные гнезда и убежища. Такое положение сУРами дало возможность противнику безнаказанно их обходить и форсировать.
…Я допустил беспечность с выдвижением войск к границе.
Вместо того чтобы, учитывая обстановку за рубежом, уже в конце мая месяца вывести все свои части на исходное положение и тем самым дать возможность принять правильные боевые порядки, я ожидал директив Генштаба, пропустил время, в результате чего затянул сосредоточение войск, так что война застала большую половину сил намарше в свои исходные районы».
Здесь Павлов, откровенно говоря, валяет дурака. От него не требовалось выводить войска округа на рубежи обороны «уже в конце мая». Кирпоносу в соседнем КОВО за подобную прыть не просто так настучали по голове телеграммами от 10–11 июня. В конце мая от Павлова требовалось отработать План прикрытия округа и ждать дополнительной команды на исполнение этого плана. И он до 10 июня так и делал. Майскую директиву он выполнил, и План прикрытия штабом округа был вроде как разработан. А дальше он сделал то же самое, что и Кирпонос — после получения Директив от 10–12 июня определил выход частей на рубежи обороны аж к началу июля. Однако и эти даты устанавливала Москва — НКО и Генштаб, Тимошенко и Жуков. При этом Павлов признает, что именно он «затянул сосредоточение войск, так что война застала большую половину сил на марше в свои исходные районы», но свалил вину за это и на Генштаб. Мол, «я ожидал директив Генштаба, пропустил время…». Так получал Павлов Директивы из ГШ на приведение своих частей в «повышенную боевую готовность» в середине июня и вывод их на рубежи обороны, «утвержденные Генеральным штабом»?
Конечно, получал. И хоть и с опозданием, войска к границе выдвигал…
И это подтверждается документами. 18 июня в Минск пришла директива, подписанная Ватутиным, которой предписывалось указанные в Директиве для ЗапОВО от 10 июня корпуса в спешном порядке 20 июня грузить в эшелоны и отправлять к месту сосредоточения, т. е. уже после указания «вывод указанных войск закончить к 1 июля 1941 года» ставится задача на ускорение движения (эти документы показаны в предыдущей главе). Так что движение войск в ЗапОВО к границе осуществлялось, а приказ, подписанный Ватутиным, подтверждает, что в округа 18 июня пошли указания на ускорение этого движения. И делалось все это потому, что 17 июня из Берлина поступило донесение военно-морского атташе Воронцова с точной датой и временем нападения, а в полосе ЗапОВО 18 июня был проведен облет границы на У-2, после которого задача округам ставилась с учетом даты вероятного нападения — 22 июня. Однако в реальности вывод войск был сорван: к 22 июня дивизии все еще были на марше, а брестские вообще с места не тронулись.
«В отношении складов. Я допустил схематическое утверждение складов, приближенных к границе на 50–60 км. В результате этого склады были в первые же два дня подожжены авиацией противника или наши войска вынуждены были, отходя, рвать их сами.
В отношении авиации. Я целиком доверил на слово рассредоточение авиации по полевым аэродромам, а на аэродромах по отдельным самолетам не проверил правильность доклада командующего ВВС Копца и его заместителя Таюрского, допустил преступную ошибку, что авиацию разместили на полевых аэродромах ближе к границе, на аэродромах, предназначенных для занятий на случай нашего наступления, но никак не обороны.
В результате таких действий в первый же день войны авиация понесла огромные потери, не успев подняться в воздух из-за краткости расстояния от госграницы до аэродрома».
Речь идет о полевых аэродромах разного назначения. Часть их строилась для обороны в глубине округа на случай нападения Германии и возможного отступления, а часть — для последующего наступления на Запад после отражения первого удара, и располагались эти последние у самой границы (т. к. предназначались для действия уже на территории Германии и Польши). Павлов и Копец разместили авиацию округа, прежде всего истребительную, именно на полевых аэродромах ближе к границе. Как пишет историк А. Исаев, Копец сделал это по некоему «испанскому опыту», не со зла. И при этом полевых аэродромов было недостаточно для того, чтобы в случае нападения перебазировать самолеты и вывести их из-под удара…
Но тут Павлов опять привирает. Сегодня точно известно, что истребители были не столько на «полевых аэродромах», сколько на стационарных, на которых именно тогда начали одновременное строительство бетонных взлетно-посадочных полос (и это также пытаются назвать «главной причиной» разгрома авиации на земле различные историки).
Как и в ЗапОВО, в КОВО такое же строительство организовал и командующий авиацией КОВО, также расстрелянный после 22 июня.
Павлов на предыдущем допросе утверждал, что авиация не смогла дать отпор врагу, летчики не имели опыта полетов в ночное время: «..Это случилось потому, что было темно и наша авиация не смогла подняться в воздух». Но, вообще-то, в июне светает рано, и солнце встает как раз за спиной у наших летчиков, а немцы летели навстречу солнцу. Первые воздушные бои и первые сбитые немецкие самолеты в этом округе были уже в 3–30-4.00 утра. Совершили это не многоопытные капитаны и майоры, а молодые лейтенанты. И, к слову, истребители на аэродромах были уничтожены не в первые минуты нападения, а в течение всего дня 22 июня и в последующие несколько дней. Так что причина не в «малоопытности» наших летчиков, «не умеющих летать ночью», а в скученном размещении истребителей на аэродромах у самой границы и отсутствии запасных площадок. А это уже — прямая «заслуга» Павлова и Копца, тем более, что в компетенции командующего авиации округом находится и обучение летчиков-истребителей, в том числе и обучение ночным полетам. В других округах ночным полетам обучали, и летчики летать умели, а в ЗапОВО, видимо, «забыли»?
Но заметьте — Павлов ни слова не говорит о том, что «причиной гибели» самолетов в ЗапОВО было одновременное строительство бетонных взлетно-посадочных полос чуть ли не на всех стационарных аэродромах округа. Как пытается уверять современный историк А. Исаев. По горячими следам Павлов указывает другие причины. А ведь одно время в этом «строительстве» обвиняли даже… Берию! Это он оказывается «виноват» в том, что строились ВПП.
«Также одним из вредных моментов является недостаток солярового масла для танковых дизелей, в результате чего 6-й мехкорпус бездействует. При проверке мною в 5-м отделе Генштаба и УСГ (начальник Ермолин и в УСГ — начальник Котов) мне доложили, что горючего для ЗапОВО отпущено потребное количество и хранится в Майкопе, тогда как на самом деле оно должно было храниться в Белостоке. Практически получилось, что на 29 июня в ЗапОВО недополучено 1000 тонн горючего. Надо полагать, что Котов и Ермолин доложили правительству, что ЗапОВО обеспечено полностью горючим, не указав места его нахождения, тем самым ввели правительство в заблуждение».
Опять Павлов «переводит стрелки» на других командиров, вплоть до Генштаба. ПА Ермолин — в 1940–1941 гг. генерал-майор, начальник 5-го Управления устройства тыла и снабжения ГШ КА — не был репрессирован. Начальник УСГ (Управление снабжения горючим) КА генерал-майор танковых войск Котов Петр Васильевич, бывший штабс-капитан, не был репрессирован. (Кстати, Котов П.В. якобы один из двух прототипов комдива Котова Сергея Петровича» (рабоче-крестьянского происхождения из «шедевра» Н. С. Михалкова «Утомленные солнцем» и «Утомленные солнцем-2». Другой прототип — Котов Николай Яковлевич, подполковник царской армии, в 1937 году — комдив, был расстрелян в 1938 году.)