18 мая 1957 года».
Как видите, данную дивизию Логинова отправили тоже под видом «учений» в «районы согласно прилагаемой карте». Да ещё и в практически небоеспособном виде. В том же ВИЖ № 5, 1989, приводится и такой документ:
ДОНЕСЕНИЕ КОМАНДИРА 139-й СТРЕЛКОВОЙ ДИВИЗИИ КОМАНДИРУ 37-го СТРЕЛКОВОГО КОРПУСА И КОМАНДУЮЩЕМУ 6-Й АРМИЕЙ КИЕВСКОГО ОСОБОГО ВОЕННОГО ОКРУГА 18 июня 1941 года.
На оборонных работах в районе Вашкоул – Жадоба – Старожиней находятся три стрелковых батальона, два артдивизиона, сапёрные роты стрелковых полков, 150 подвод, 20 автомашин. Два стрелковых батальона и 40 подвод находятся на подходе к району строительных работ. Сапёрный батальон дивизии – на оборонительных работах в районе Львова. Две роты находятся на охране складов Тарнополь. Два батальона несут охрану гарнизонных окружных и армейских объектов.
Фактически в лагеря выступать не с кем.
Прошу разрешить снять часть дивизии с оборонительных работ и вернуть две роты с охраны Тарнополь, дабы выполнить директиву о выходе в лагеря.
Для этого требуется оттяжка 5–6 суток.
Прошу срочных распоряжений.Командир 139 сд ЛОГИНОВ
Нач. штаба 139 сд КАРПЕНКО»
(ЦАМО, ф. 334, оп. 5307, д. 22, л. 210. Подлинник. ВИЖ № 5, 1989 г.с.44).Данная дивизия в составе 37-го CK указывалась в Директиве НКО и ГШ № 504205 от 12 июня на выдвижение «походом» в лагеря «согласно прилагаемой карте». Так что командованию армии и округа пришлось довести до комдива, что он идёт именно в новые «лагеря» (тоже на «учения»). Но при этом его дивизия также выдвигалась к границе не в боеготовом состоянии. Однако выделение одного батальона (дивизиона) от каждого полка на строительство УРов шло по указанию НКО и ГШ, и округ это «выполнил». Но Директивой от 12 июня от КОВО требовали выводить войска в полном составе.
Так делалось в КОВО. А теперь сравните с тем, как ответил на «вопрос № 2» генерал П. П. Полубояров, начальник автобронетанковых войск ПрибОВО, в котором все и всё делали «по собственной инициативе»:
«16 июня в 23 часа командование 12-го механизированного корпуса получило директиву о приведении соединения в боевую готовность…
18 июня командир корпуса поднял соединения и части по боевой тревоге и приказал вывести их в запланированные районы. В течение 19 и 20 июня это было сделано.
16 июня распоряжением штаба округа приводился в боевую готовность и 3-й механизированный корпус… который в такие же сроки сосредоточился в указанном районе».
По-военному чётко, коротко и вполне ясно. Тут и комментировать особо нечего. Полубояров довёл до своих комдивов не выдумки об «учениях» или «лагерных сборах», а то, что положено им было знать согласно ПП и их обязанностям. А если в ПрибОВО пришла Директива от 12 июня с изменениями «Плана прикрытия» округа, то Полубояров своих командиров дивизий и корпусов ориентировал не на «лагерные сборы», как это делали на Украине и даже в Прибалтике сами командующие. Им ставилась задача именно с учетом появившихся изменений в новом приказе. Но механизированные корпуса, части второго эшелона (изменения касались, видимо только стрелковых дивизий и корпусов?) подняли «по боевой тревоге» и отправили в районы именно согласно окружного «плана прикрытия»: «командир корпуса поднял соединения и части по боевой тревоге и приказал вывести их в запланированные районы». Т. е., фраза – «вывести их в запланированные районы» означает именно – согласно «Плана прикрытия» округа.
В ПрибОВО, под командованием генерала Полу-боярова было всего 2 механизированных корпуса (6 дивизий – 4 танковых и 2 моторизованных) и оба были приведены своим окружным командованием в полную боевую готовность после 16 июня, т. е. после получения директивы о «повышении боевой готовности…» от 12 июня. И они начали выход в район сосредоточения после 18 июня, согласно тому самому приказу ГШ от 18 июня, о котором сообщает генерал Абрамидзе. Эти корпуса входили в состав армий округа, и Полубояров не мог командовать ими напрямую, но он отвечал за них как начальник службы. И он мог и должен был контролировать приведение этих корпусов в боевую готовность. Иначе его после ВОВ не трясли бы, задавая вопросы Покровского.
Теперь остается только попробовать ответить на простые вопросы:
Почему в ПрибОВО, получив директиву НКО и ГШ от 12 июня, всё же стали выполнять план прикрытия округа (даже и с изменениями первоначального майского плана прикрытия), а в соседних – «не очень»?
Почему в ПрибОВО, как фактически и предписывала директива НКО от 13 июня, поднимали войска по боевой тревоге 18 июня и выводили их в запланированные ранее районы к 20–21 июня? А в КОВО и тем более в ЗапОВО её просаботировали и устроили «учения» и «лагерные сборы», не доведя до своих генералов ни планы прикрытия округов, ни суть приказа Москвы от 12 июня на исполнение плана прикрытия, тем более (и особенно) с учётом новых районов? Почему в Прибалтике (или в КОВО) «правильно поняли» директиву от 12 июня, а тот же Павлов – нет?А вот что ещё показали генералы из ПрибОВО.
«Генерал-полковник М. С. Шумилов (бывший командир 11-го стрелкового корпуса 8-й армии ПрибОВО). Войска корпуса начали занимать оборону по приказу командующего армией с 18 июня. Я отдал приказ только командиру 125-й стрелковой дивизии и корпусным частям. Другие соединения также получили устные распоряжения через офицеров связи армии. Об этом штаб корпуса был извещён. Боеприпасы приказывалось не выдавать. Разрешалось только улучшать инженерное оборудование обороны. Однако 20 июня, осознав надвигающуюся опасность, я распорядился выдать патроны и снаряды в подразделения и начать минирование отдельных направлений.
21 июня в штабе корпуса находился член военного совета округа (корпусной комиссар П. А. Диброва. – В. К .), который через начальника штаба приказал отобрать боеприпасы. Я запросил штаб армии относительно письменного распоряжения по этому вопросу, но ответа не получил.
1952 год».Не только в ПрибОВО действительно отдавались устные приказы о приведении в боевую готовность. Но притом, что выдвижение на рубежи обороны шло более-менее чётко, самим командованием округа также давались и «странные приказы» насчёт боеприпасов и т. п. Вот что показал по ПрибОВО:
«Полковник С. М. Фирсов (бывший начальник инженерных войск 11-й армии). 20 июня начальники отделов и управлений армии были собраны у начальника штаба генерал-майора И. П. Шлемина, который объявил о выходе в ночь на командный пункт. Нас предупредили, что это мероприятие проводится в учебных целях.
Привести инженерные части в боевую готовность не разрешили. Тем не менее командование не возражало против минирования участков на государственной границе при условии, если я сам буду нести ответственность за эти действия. Начал работу. Однако на следующий день ( 21 июня. – О. К. ) меня вызвали к начальнику штаба армии, где ознакомили с телеграммой из округа, командующий войсками округа, – указывалось в ней, – обращает внимание командующего 11-й армией на самовольные действия начальника инженерных войск армии подполковника Фирсова, выразившегося в снятии с оборонительных работ двух сапёрных батальонов и в постановке им задачи по проведению минирования на границе. „Командующий округом объявляет подполковнику Фирсову выговор и приказывает батальоны вернуть, а работы по минированию не проводить”.