– Ночью свет должен гореть только в вестибюле, где восседает дежурный мент. Там он тоже горит, но где-то в глубине зала. Не весь, а над каким-то столиком или двумя.
Окна кафе, как плоские амбразуры ДОТа, расположены почти под потолком. Трудно понять, что происходит внутри. Да к тому же они чем-то занавешены. Но свет сквозь занавески проникает легко.
– Даже если я на плечи Доктора встану, то ничего не увижу... – говорит Зураб.
– А если встанет на меня Доктор, – говорит Тобако, – то он меня просто раздавит.
– А ждать сколько лет? – Доктор начинает ворчать, следовательно, он злится.
– А вон тот тип явно туда... – Андрей показывает пальцем на дорогу.
Какой-то человек, в куртке, но без шапки, переходит ярко освещенную дорогу не через соседний подземный переход, а напрямую. Даже при свете фонарей видно, что это кавказец.
Андрей оказывается прав. Человек перебирается через парапет, наклоняясь, ныряет под большущим рекламным щитом, который остался с трехгодичной давности выборов, и направляется прямо к дверям кафе.
– Следите за рукой, – говорит Андрей. – Что выстукивать будет?
Человек стучит. Дверь сразу распахивается широко, приглашая пришедшего. Он быстро заходит.
– Тот же мент на посту... – Доктор успел рассмотреть. – И дубинку ему вернули.
– Что выстукивал? Кто что видел?
– Семерку, кажется... – неуверенно говорит Зураб.
– Правильно... «Дай-дай-за-курить...» [27] – членораздельно произносит Доктор.
Андрей отстукивает мелодию на спинке сиденья Доктора.
– Войдите... – реагирует на стук Доктор.
– Идем? – спрашивает Тобако.
– А сколько их там? – Зураб по-прежнему осторожен, как мент, хотя и бывший.
– Да сколько бы ни было. – Доктор перекладывает пистолет из поясной кобуры в карман.
Андрей на своем пистолете передергивает затвор, досылая патрон в патронник. То же самое делает и Зураб. Оба пистолеты не убирают.
– Мент – мой. – Доктор выходит первым.
Дверь кафе закрыта плотно. Из-за нее ничего не слышно. Доктор сразу, не останавливаясь, громко отстукивает семерку и разворачивается к двери правым плечом, готовя свою ударную левую руку. Слышно тяжелые приближающиеся шаги. Дверь распахивается, и Доктор сразу бьет левой снизу в челюсть. Дежурный мент ангельских крыльев не имеет и не отлетает в сторону – его только слегка отрывает ударом от пола и мешком роняет на руки Доктору, который успевает сделать быстрый скользящий шаг вперед. Он перетаскивает мента в помещение.
– Не скоро очухается... – шепотом басит Доктор и переворачивает рыхлую тушу лицом вниз. Сзади на брючном ремне кобуры нет, но есть чехол с наручниками. Наручники моментально защелкиваются на запястьях мента. Доктор ищет еще и ключ, который обычно крепится к чехлу кожаной полоской. Ключа нет. Бывает, что его носят на связке с другими ключами. Доктор проверяет на ощупь карманы, связка находится. Но ключа нет и там. Обшаривать все карманы мента некогда, да и смысла в этом мало. Он все равно не сможет забраться двумя скованными за спиной руками в карман, вытащить оттуда ключ и освободиться.
– Тс-с-с... – подает знак Андрей, который уже стоит у двери в общий зал, и сам возвращается к Доктору с Зурабом.
– Там те самые чечены. Человек пятнадцать. Доктор – здесь. Следит за ментом. Мы с Зурабом – туда, послушаем.
– Отключаем мобильники, – напоминает Доктор.
Команду все выполняют поспешно. Случайный неурочный звонок может их выдать. Переглядываются. И Зураб с Андреем тихо уходят.
Доктор понимает, что идти вперед следует именно Зурабу, чечену по национальности, и Тобако, который почти знает чеченский язык. По крайней мере, уже полгода серьезно изучает.
От двери можно боком пройти за тонкую перегородку, отделяющую общий зал от кухни. Компания сидит за столиками вплотную к перегородке. Возможность послушать разговор есть...
Дашинимаева никто не предупредил, что господин Кито уезжает.
Два дня они беседовали на различные темы. Господин Кито больше слушал, чем говорил, часто задавал вопросы, и только потом, задним числом, Циремпил понимал, как искусно эти вопросы строились. Вроде бы они и не вопросы вовсе, а возражения. Однако, чтобы на возражения ответить и отстоять свое мнение, Циремпилу приходилось много говорить, приводить примеры и тут же отвечать на попутные наводящие, теперь уже настоящие вопросы типа: «Вы-то какое, простите, имеете к этому отношение?», или «Но это же, мне кажется, совсем не сфера ваших интересов...», или «Он что, был, должно быть, вашим хорошим знакомым?». В итоге Дашинимаев почти всю свою жизнь рассказал, сам того не желая, и даже в таких подробностях, которые выспросить в состоянии только настоящий психолог-профессионал.
А между темами следовали и другие вопросы. Почти прямые. Относительно работы, места жительства, близких знакомых, отношений с женой и с сыном. Но все мягко, без настойчивости и, самое главное, вразброс, так что не создавалась картина целостности спрашиваемого. Это был разговор по душам, а вовсе не допрос, потому что сам господин Кито тоже рассказывал о себе и о своей семье. Даже много поведал о японских традициях. Интересный собеседник, одним словом...
А потом, после завтрака, когда Циремпил, как обычно, дожидался прихода хозяина дома и, одновременно, хозяина положения, он никого не дождался. Это как-то не взволновало. Мало ли какие дела есть у господина Кито. Он и так все время проводит вместе с принудительным гостем. Циремпил зовет Рауля, человека, приставленного к нему хозяином. Рауль не так хорошо, как господин Кито, но все же владеет русским языком. И просит принести ему бумагу и карандаш, желательно угольный. Рауль возвращается только через час. Циремпил в окно видел, как он шел к гаражу. Не поленился, съездил в магазин художественных принадлежностей и привез папку прекрасной бумаги для эскизов, но вместо обычного угольного карандаша, желая угодить, привозит пастель, с которой Циремпил никогда не работает. Пастель любит полутона и плавные переходы, а у него собственная особенность стиля – преимущество жестко выраженной линии контура. Это пристрастие видно на работах маслом и даже акварелью. А прописать четкий акцентированный контур пастелью сложно, невозможно практически, потому что весь акцент теряется от расплывчатости линий.
Тем не менее уже появилась возможность себя занять до того времени, думает Циремпил, как освободится господин Кито. И потом, когда тот снова будет занят.
После обеда Циремпил интересуется у слуги, вкатывающего в его комнату сервировочный столик, чтобы увезти грязную посуду, когда придет господин Кито.