Однако аппелировать к «воле» подчиненных имеет смыл только тогда, когда успех возможен в принципе. Бесполезно «требовать» отдать то, чего просто нет. Но эта простая истина не мешала Герингу, Гиммлеру и самому Гитлеру и дальше требовать невозможного. Через пять дней после описанного совещания у Геринга Гитлер принял Пауля Плайгера, талантливого промышленника, который теперь отвечал за поставки угля для военных нужд Германии. Плайгер объяснил Гитлеру, что добыча угля падает — требовались опытные шахтеры, а ему лишь обещали недокормленных разнорабочих с Востока. Гитлер выслушал его и ответил, что, если возникнет нехватка угля, то не удастся увеличить производство стали, а если не удастся увеличить производство стали, то война будет проиграна. Что мог Плайгер ответить на это? Он просто сказал, что сделает «все, что в человеческих силах», чтобы выполнить задачи, поставленные фюрером‹20›.
Хотя поведение Гитлера во время встречи с Плайгером вскрывает серьезные угрозы, которые таит в себе харизматический стиль руководства, — оно хотя бы свидетельствует о том, что Гитлер все еще старался действовать как харизматичный лидер. Но некоторые другие решения того времени свидетельствуют, что Гитлер, вероятно, в глубине души испытывал сомнения относительно того, является ли он все еще таким лидером вообще. 9 сентября Гитлер отстранил фельдмаршала Листа от командования группой армий А. Отчаянно нуждаясь в быстром успехе, Гитлер считал, что Лист затягивает дело. В этом решении самом по себе не было ничего необычного — Гитлеру случалось и раньше отстранять командующих. Удивляет замена, которую он подыскал, — Гитлер назначил на это место себя.
Это самое странное назначение, сделанное Гитлером до сих пор. Даже если отвлечься от нелепости в субординации, возникшей в результате этого решения, при которой Гитлер сам себе приказывал и сам себе докладывал‹21›, было совершенно невозможно эффективно управлять войсками, находясь за тысячи километров от места событий. Наряду с отстранением в тот же месяц с должности начальника Генерального штаба сухопутных войск (ОКХ) на Восточном фронте генерала Гальдера, чья последняя запись в дневнике гласила: «Мои нервы на пределе»‹22›, и назначением на его место Курта Цейтцлера, известного подхалима, это решение явно свидетельствовало, что в штабе фюрера сгущается атмосфера отчаяния.
На тот момент у Гитлера были все основания сомневаться в способности немецкой армии выиграть эту войну. К осени 1942 года снабжение армии было в столь плачевном состоянии, что генерал Фромм, начальник Службы боевого снабжения сухопутных войск, написал в своем докладе Гитлеру, что необходимо найти политическое решение и прекратить войну‹23›. Таковой была обстановка, в которой Гитлер начал постепенно зацикливаться на одной-единственной цели на Востоке — городе Сталинграде. Части 6-й армии в составе группы армий Б вышли к Волге в августе 1942-го, и к началу сентября немцы вели бои в черте города. «Гитлеру не удавалось добиться на Кавказе того, что он хотел, — говорит историк Энтони Бивор, который подробно изучал эту битву, — поэтому 6-я армия получила приказ взять Сталинград, и тогда-то одержимость Гитлера городом, носившим имя Сталина, превратилась для него в западню. Это была приманка, наживка, а на войне нет большей беды для командующего, чем одержимость одной конкретной целью и утрата представления о картине в целом»‹24›.
Сталинград стал поворотным моментом в восприятии Гитлера как лидера харизматического стиля. Для солдат 6-й германской армии таких как Иоахим Штемпель, это был момент, когда их вера была подорвана. Молодым офицером 14-й танковой дивизии он тем летом продвигался вперед через русские степи, полный оптимизма. Достигнув Сталинграда, города, который узкой полоской вытянулся вдоль западного берега Волги — широкой реки, отделяющей европейскую Россию от Азии, — Штемпель и его товарищи думали: «Это всего лишь вопрос времени. Рано или поздно мы отбросим врага на восточный берег»‹25›. Всех очень вдохновил успех в битве за Харьков четырьмя месяцами ранее и относительная легкость, с которой они начали наступление в рамках операции «Блау».
Но, оказавшись в Сталинграде, они столкнулись с ожесточенным сопротивлением советских войск. «Снайперы стреляли отовсюду, — говорит Штемпель. — Из каждой щели, из-за каждого угла, из-за каждой трубы на месте сожженного дома, из-за каждого бугра… Среди них (советских солдат) было много женщин, которые оказались отличными снайперами — они превратили нашу жизнь в ад». Еще одной проблемой для солдат 6-й армии, которые пересекли бескрайнюю степь на танках, было то, что пришлось вести рукопашный бой среди руин домов и заводов — что для них было совершенно непривычно. «Мы этого не умели, никто нас этому не обучал… Надо было идти вперед — согнувшись, то ползком, то на четвереньках, а пули свистели со всех сторон — и спереди, и сзади, и сверху, и снизу. Со всех сторон громыхала артиллерия, она била по руинам фабричных корпусов. Увидеть своего врага вблизи — это просто неописуемое чувство! Когда он вдруг возникает перед тобой и смотрит тебе в лицо, думаешь: „Он хочет убить меня, я должен убить его!“ Тут нет места сомнению, нет места человеческим чувствам… Нам все время говорили: „Еще сто метров — и вы у цели! (т. е. вышли к Волге). Но как их пройти, если нет сил? А еще было ужасно нашим снабженцам — они под покровом ночи тащили нам на передовую еду в термосах, хотя она давным-давно была ледяная, а русские стреляли им в спину и убивали. А мы их все ждали и ждали, а они так и не появлялись, потому что их ловили, брали в плен или убивали русские разведчики у нас за спиной“». Шел день за днем, и Штемпель видел, что «каждая атака приносит такие потери, что нетрудно сосчитать, на сколько нас еще хватит, и когда именно из нас не останется никого».
Положение 6-й армии в Сталинграде осложнялось обещанием, которое Адольф Гитлер дал в речи 30 сентября 1942 года. «Можете быть абсолютно уверены, — сказал он, — что никакая земная сила не сможет выбить нас из этого города» ‹26›. Это было даже более прямое обещание, чем то, что он дал годом ранее, обещая победу над Советским Союзом. Теперь — совершенно в недвусмысленной форме — Гитлер заявлял, что немецкая армия никогда не отступит из Сталинграда. Карлхайнц Бенке, молодой офицер Ваффен-СС, слушал ту речь Гитлера и потом заявил: «Мы возьмем Сталинград!» Ни он, ни его товарищи «ни секунды не сомневались в этом. Ни одной секунды»‹27›.
Мы не можем знать, что заставило Гитлера дать это обещание. Вероятно, на него подействовало то, что город носил имя Сталина. Но скорее Гитлер сознавал, что должен восстановить веру в свои обещания после неудач прошлого года — а он искренне верил, что это обещание немецкому народу он выполнить сможет. К тому же, как говорит Энтони Бивор, Гитлер «почему-то верил, что, пока немецкий солдат сохраняет мужество, он будет побеждать. Это была целая концепция — „триумф воли“, — согласно которой решимость, решительность и твердость духа способны преодолеть все»‹28›.
Но, когда кончилась осень и наступила зима, стало ясно, что немецкая 6-я армия не может окончательно выбить из города остатки советской 62-й армии под командованием Василия Чуйкова. Это был человек невероятно жесткий — он просто избивал своих офицеров, когда был чем-то недоволен. Бойцы Красной Армии вцепились в западный берег Волги и в руины разрушенных зданий. «Главное было впиться ногтями врагу в горло и прижать его к себе, — говорит Анатолий Мережко, который в Сталинграде был молодым офицером. — Так можно было остаться живым. Это была тактика Чуйкова»‹29›.