– Я работаю как раз над альтернативной технологии «Стелс» темой. И начала работать раньше, чем «Стелс» успел зарекомендовать себя и с хорошей, и с плохой стороны… То есть меня в предвзятости упрекнуть невозможно, потому что я сразу отстаивала собственную линию. Пусть она и идет в разрез с официальной…
– Можно вас называть просто Клер? – Доусон начал нить укреплять, и не назойливо, не настаивая на своем праве руководителя ситуации.
– Мне это будет привычнее…
– Значит, вы, Клер, считаете, что технология «Стелс» себя изжила?
– Не просто изжила… Она сразу была не правильной. Но лоббирование интересов «Локхид» оказалось сильнее, чем чувство национальной безопасности…
Это было произнесено с аффективной реакцией и достаточно громко. Так громко, что заставило проснуться и обернуться нескольких пассажиров впереди. Но Доусон сразу отметил черту характера профессора – склонность к горячности и к категоричности выводов. Эта та черта, которой можно при необходимости умело пользоваться, побуждая Клер к действиям, к которым она может не иметь склонности от природы. Он же умело составлял во время разговора ее психотипический портрет и, кажется, уже знал, как с ней работать дальше.
– Даже так?
– Я считаю, что именно так… И готова это доказать, основываясь…
Полковник приложил палец к губам и чуть заметно улыбнулся. Клер поняла и понизила голос до шепота:
– И готова это доказать, основываясь на заключениях разведки.
– Ну что же, мне будет интересно послушать, – согласился Доусон, и чуть-чуть поворочался в кресле, умело показывая, что он устраивается удобнее именно для того, чтобы выслушать высказывание своей помощницы. – Если это возможно, постарайтесь обойтись без технических подробностей, поскольку я все равно ничего не пойму.
2
Каждый шаг был таким, словно от него жизнь зависила, – оступишься и в пропасть свалишься. Впрочем, это совсем не мешало подполковнику Сохно передвигаться быстро. Осторожная, крадущаяся поступь, когда не раздается ни звука, давно стала автоматической. Он даже под ноги почти не смотрел, чувствуя, куда ступает и что за этим шагом последует.
Полковник Согрин приказал взять неизвестную группу под постоянный контроль, и Сохно справедливо рассудил, что, прежде чем взять группу под контроль, следует все же посмотреть, что же это за группа. Тепловизор Кордебалета не позволяет определить сквозь листву принадлежность неизвестных людей к той или иной противоборствующей стороне. Вообще непонятно, кто это такие. Но если спецназа ГРУ здесь быть не может, то вполне может оказаться спецназ МВД, могут оказаться милиционеры и пресловутые «кадыровцы», вчерашние боевики. Этих, последних, вообще невозможно отличить от боевиков настоящих ни по одежде, ни по манере поведения. Но если Абу Обейду следует охранять, то охранять его следует от всех, невзирая на персональные погоны или принципиальное беспогоние. И охранять предельно жестко, что называется, «на грани фола», а, может быть, порой и переступая эту грань. Сохно подобные приказы всегда понимал однозначно, и выполнять их умел, основываясь именно на собственном понимании.
Кусты горного почти неплодоносящего орешника оказались слишком густыми, чтобы пробраться сквозь них без звука. И неизвестная группа, естественно, шла в обход, потому что маскировку соблюдала. И на орешник надеется как на прикрытие с тыла. Сохно это сразу понял и потому пробираться решил именно здесь. Если невозможно в полный рост идти, если невозможно идти пригнувшись, если невозможно даже на четвереньках пробираться, а не продраться, то, оказывается, вполне можно проползти так, чтобы не касаться переплетения более тонких ветвей. А более толстые, растущие пониже, не будут трещать, даже если их заденешь. Но лучше вообще не задевать, потому что с толстой ветки движение передается на более тонкие. Но ползать, распластавшись по земле, Сохно умел хорошо. Множество сотен километров за свою военную карьеру наползал на учебных занятиях, стараясь не задевать натянутую над спиной колючую проволоку. Здесь не занятия и проволоки нет. Но там, если заденешь, можно обойтись просто йодом, а потом поработать иголкой и ниткой, зашивая штаны. Здесь ни йод, ни иголка с ниткой уже не понадобятся… Заберешься в густые заросли, тебя заметят, начнут стрелять, а у тебя даже не будет возможности, перекатиться после ответной очереди. Некуда перекатываться.
Те парни из неизвестной группы это, похоже, осознали хорошо и орешником прикрылись. Но Сохно пополз в него именно потому, что с этой стороны его не ждут. И правда, пробравшись, извиваясь неслышным ужом, через неширокую полосу, оказалось, что попал он на очень удобную позицию для наблюдения. Кусты орешника шли до каменистого обрыва. Пусть и невысокого, всего-то около двух метров. По краю обрыв густой и высокой травой зарос. А там, под обрывом, шла тропа, и за тропой склон прикрывала молодая, чуть выше человеческого роста густая еловая поросль. Ее-то простая оптика «винтореза» Кордебалета и не смогла «прострелить» полностью. И даже тепловизор не помог разобраться, что за люди в молодом ельнике прячутся. Но это оттуда, с противоположного склона они не видны, как не видны и снизу. А сверху группу можно не только рассмотреть и пересчитать по пальцам, если пальцев хватит, но и свободно почти полностью уничтожить, если возникнет такая необходимость.
Сохно насчитал двенадцать человек. На два больше, чем Кордебалет со своим тепловизором. Должно быть, когда он их рассматривал, пара человек за камнями отдыхала, и потому не «светилась» в прицеле. Камней среди ельника было достаточно, и даже таких, за которыми укрыться несложно. Но укрывались не все, а только двое наблюдателей. А остальные собрались в небольшой яме, где командир группы проводил то ли инструктаж, то ли военный совет в полевых условиях. Но хватило бы только двух брошенных одна за другой гранат, чтобы группа прекратила свое существование. Может быть, после этого уцелели бы сидящие чуть в стороне наблюдатели. Но Сохно знал за собой одну особенность: он редко промахивался при выстреле, когда очень хотел не промахнуться.
Это были, скорее всего, настоящие боевики. Хотя полную гарантию, что это не кадыровцы, Сохно тоже не дал бы. Кадыровцев стало слишком много, и встретить их можно было уже в любой части Чечни. А координировать с ними свои действия – это значит подвергать всю операцию угрозе срыва. Ходили слухи, и, наверное, небезосновательные, что бывшие боевики, официально перейдя на службу к власти, не совсем порвали со своим прошлым и имеют немало друзей в среде противника. И кто даст гарантию, что они не захотят своих друзей предупредить.
Но сейчас вопрос был даже не в этом. Согласно сводкам в группе Абу Обейды не было чеченцев – Обейда предпочитал воевать исключительно с наемниками. И его настоящие чеченцы предупреждать, скорее всего, не стали бы. А вот уничтожить такого известного человека со всей группой – это с удовольствием. Кстати, вспомнил Сохно, и отдельные полевые командиры чеченских боевиков тоже не против были бы уничтожить Обейду. Так что умозрительно решить вопрос о том, кто перед ним, подполковник Сохно не мог.
Возможность для атаки была великолепная. Такая возможность за всю боевую карьеру, может быть, раз в жизни предоставляется! Только пара гранат… И пара выстрелов… И все… И даже помощников не надо… Неплохой результат – один против двенадцати… Но как отреагирует на это сам Обейда – это уже иная тема. И решиться на атакующие действия без согласия полковника Согрина Сохно тоже не мог. А разговаривать по «подснежнику», когда находишься так близко от противника – это еще одна возможность себя выдать. Пришлось разворачиваться на участке, где и ящерице развернуться трудно. Но Сохно развернулся и начал отползать вверх по склону, пересекая полосу орешника в обратную сторону. Там, уже на выходе из зарослей, осмотрелся и включил передатчик.