– «Стингер» [9] … Такая штука, типа нашей «Иглы»… – ответил подполковник и резко завалил вертолет набок, обходя опасную зону, где тоже мог стать мишенью для «Стингера».
Вертолет упрямо сопротивлялся повышенной нагрузке, трясся, дребезжал всеми соединениями, словно обещал в случае усиления давления развалиться, но все же маневр выполнил…
– И как же так получилось, что вы бросили на произвол судьбы своего боевого товарища? – Незнакомый генерал, тот самый, что присутствовал на получении задания, разговаривал тоном оголтелого партийного работника.
– Я не уверен, товарищ генерал, что мы бросили его, – майор Солоухин не любил, когда с ним так разговаривают, и имел привычку себя защищать. Даже когда так разговаривают генералы, хотя они иначе разговаривать, кажется, умеют редко. И потому отвечал твердо, не принимая обвинения в свой адрес. – Я могу предположить, что капитан Латиф воспользовался критической ситуацией, в которую наш отряд попал во время землетрясения, и сбежал. А потом просто спрятался среди камней, иначе мы обязательно заметили бы его. Мы сделали два круга на вертолете, осматривая маршрут от точки, где капитана видели в последний раз, до места посадки…
– У тебя, майор, есть какие-то основания так думать? – спросил подполковник Яцко из особого отдела, сидящий рядом с генералом.
– Я подробно написал о своих подозрениях в рапорте. Капитан Латиф вел себя на задании как паникер и всячески старался уйти от выполнения приказа.
Подполковник Яцко деловито достал из папки три скрепленных листа бумаги, и майор узнал свой почерк. Значит, Яцко читает рапорт. Мог бы прочитать и раньше, чтобы знать хотя бы, о чем говорить и что спрашивать.
Полковник Раух, стоящий у окна и отражающий лысиной белое усталое к полудню солнце, сумрачно повернулся к Солоухину.
– Ладно… Командир вертолетного звена тоже утверждает, что не мог дольше ждать…
– Он отказался ждать… – подтвердил Солоухин. – И правильно поступил. Если бы он ждал, нас бы тоже или сбили, или даже уничтожили прямо на земле, еще до вылета. «Духов» было слишком много, и они были хорошо вооружены. «Стингеры» бывают далеко не в каждом отряде…
– А главное, что меня смущает, – нет никакого подтверждения гибели Мураки… – словно совсем не слушая разговора офицеров, сказал генерал. – Вы словно в первый раз выполняете такое задание… Обязательно должна быть проверка…
– Я не в первый раз выполняю такое задание, товарищ генерал. Но вы тоже должны иметь представление, что остается от каравана после обработки его бомбами тяжелой авиации. Мы даже спустились в ущелье, чтобы рассмотреть работу летчиков…
Генерал скорчил пренебрежительную чуть-чуть брезгливую гримасу:
– И ничего не нашли…
Солоухин отвечал так растянуто, словно у него сводило челюсти от злости. И потому паузы между словами затягивались больше необходимого.
– Нашли. Но то, что мы нашли, собрать было невозможно батальону… пластических хирургов. Кроме того, как раз в ущелье я получил данные разведки, что с двух сторон на нас выходят душманы общим составом около трехсот человек.
– Я тебе предлагал взять с собой батальон… – тихо, почти без укора сказал полковник Раух.
– Тогда мы вообще не увидели бы караван. Он просто не пришел бы туда…
– Ладно… – опять сказал полковник. И непонятно было, поддерживает он своего подчиненного или тоже обвиняет его. – По косвенным данным ХАДа, операция завершилась успешно и имам уничтожен. Я думаю, что косвенные данные следует тоже учитывать…
– Какие данные? – не понял генерал.
– Мне недавно звонили… Я не успел доложить… Душманы обещают отомстить за имама Мураки и заочно приговорили всех участников операции к мучениям и смерти. В том числе и летчиков, и весь оперативный штаб, и меня как оперативного разработчика, и вас, товарищ генерал… О майоре Солоухине я уже не говорю… Каким-то образом душманы добыли список всех участников… Наверное, «стукачи» из ХАДа сработали. Это обычное явление… Но не стоит обращать на это внимание… Нас всех уже несколько раз приговаривали…
– К «мучениям и смерти»? – брезгливо переспросил подполковник-особист, похоже, большой знаток законов и обвинительных заключений. – Что за странная формулировка…
– Формулировка из римского права, – подсказал Солоухин, имеющий гражданское образование юриста. – В Древнем Риме использовалась такая формулировка. Применялась исключительно по отношению к рабам и плебеям.
– Именно так мне и передали, – продолжил полковник. – Была проведена встреча шести полевых командиров боевых соединений. Они и вынесли решение с такой именно формулировкой. Кстати, отправь мы туда батальон, дело могло бы обернуться еще большими потерями. На встречу с Мураки в район отправлялись шесть сильных отрядов. Около трех тысяч человек. Так что наш майор прав, что не взял с собой большие силы… Он проскользнул к ущелью незамеченным. Батальон так пройти не смог бы. Это была бы провальная и трагическая операция… Сначала уничтожили бы батальон, а потом привезли бы в кишлак невредимого святого… И все…
Полковник Раух откровенно показал, что поругивал майора Солоухина по инерции, поскольку этим занимался старший по званию. А в действительности он вполне понимал и одобрял его действия и даже косвенно оправдывал большие потери.
– Можно подумать, что она без того не провальная! – возмутился генерал. – Двадцать три человека потеряно, не считая летчиков, два тяжелых бомбардировщика и вертолет. Это ли не трагедия! И все по твоей вине, майор!
– Простите, товарищ генерал, – майор Солоухин разозлился не на шутку. – Один самолет сбили, а второй разбился на посадке – это по моей вине? Вертолет с моими людьми был сбит «Стингером» тоже по моей вине? Я правильно вас понял?
– Ты правильно меня понял! – генерал сказал как отрезал, по генеральской привычке не вдаваясь в логику. – Тебе не боевыми операциями руководить, а отправить тебя бы… Дачи строить руководству… Там твое место…
Солоухин только зубами скрипнул. Но сделал это так громко, что генерал замолчал.
– Это, товарищ генерал, чересчур… – возразил полковник Раух и нежно погладил рукой свою лысину, сам себя успокаивая этим жестом, чтобы с генералом говорить спокойно и уверенно. Так мягко возразил, как только и можно в армии возражать генералу, чтобы тот не принял это за неуважение к своим многоуважаемым погонам. – Майор Солоухин, я считаю, ошибок не допустил, кроме той, что потерял каким-то образом капитана Латифа. А это, может быть, даже и не ошибка… Вернее, ошибка не его, а наша общая, а еще в большей степени это ошибка ХАДа, который ничего не знал о Латифе. И мы тоже сейчас ничего не знаем ни о нем, ни о том, что с ним произошло и по чьей вине произошло. Я, как и майор Солоухин, вполне могу допустить, что капитан Латиф просто убежал к душманам…