Шинейд играла с ним, боролась и смеялась, не беспокоясь нарушить прическу, или испачкать платье, или сломать ноготь. И когда они поехали в Шеруэлл, она не возражала против неудобств и не спряталась, когда он отражал нападение…
Вообще-то он бы очень хотел, чтобы она спряталась. Блейк был ранен в сражении, потому что беспокоился за нее, за то, как идет ее битва за его спиной… Частично по этой причине он не смог удержаться на ногах, когда она натолкнулась на него, и налетел на…
Мысли Блейка оборвались, когда он вспомнил, как меч разрезал его тело. Последующая скачка помнилась смутно, но он помнил, что они направлялись в Эберхарт. Он полагал, что большую часть пути провел без сознания.
Ну вот. Теперь ясно, почему ему так плохо. Блейк открыл глаза, поморгал и посмотрел туда, откуда донеслось легкое проклятие. Он узнал комнату, в которой останавливался, когда приезжал в Эберхарт. А вот девушку, сидящую в кресле, он не узнал. Может, это служанка? Темные волосы выглядывали из-под замысловатого головного убора, который скрывал лицо. Головка наклонена к шитью, разложенному на коленях.
Хотя платье, в которое она была одета, не походило на форму служанки. Покрой был простой, но материал слишком богатый. Он гадал, кто же это может быть, а в следующий момент подумал: где же, черт возьми, его жена? Он ужасно ранен. Неужели она не может позаботиться о нем сама, вместо того чтобы оставлять его на попечение незнакомки, леди та или нет? Неужели он не вправе ожидать такой малости?
Должно быть, он пошевелился или произвел какой-либо шум, потому что женщина вдруг подняла свою голову и посмотрела на него. Ее глаза расширились, и, отбросив шитье в сторону, она подскочила к постели.
— Ты проснулся!
Блейк смотрел на нее в изумлении. Ему понадобилось некоторое время, чтобы понять, чье лицо скрывалось под диадемой и вуалью, но голос он узнал мгновенно. Боже всемогущий! Темноволосой незнакомкой у его постели оказалась его же супруга. В платье. И она шила! Блейк открыл было рот, затем закрыл, затем опять открыл, но ни одно слово не приходило ему на ум. Он просто не знал, что сказать.
— Ты не можешь говорить? — предположила Шинейд. — И не пытайся, вероятно, горло пересохло. Ты ничего не ел и не пил несколько дней. Я принесу тебе бульон. Они держат его на огне, на случай если ты проснешься. Только ты не засыпай. Я быстро.
Блейк смотрел, как она вскочила и выбежала из комнаты. Темно-синее платье покачивалось в такт движениям. Единственной мыслью в его голове билось удивление. Что же случилось с его женой? Именно этот вопрос он задавал себе снова и снова в течение последующих дней.
Шинейд захлопнула дверь и помчалась вниз по лестнице. Блейк проснулся! Она с трудом в это верила.
Ее муж наконец-то проснулся, и никаких фанфар. Она, как обычно, подняла на него взгляд, а у него открыты глаза.
— Леди Шинейд, что?.. — Леди Эммелин замерла на вершине лестницы, наблюдая, как Шинейд несется в общий зал. — Неужели он проснулся?
— Да.
— Слава Господу нашему! — Ее облегчение было вполне очевидно, но тут же появилась выжидательная улыбка: — Как он себя чувствует? Что он сказал? Ему понравилось твое новое платье?
Шинейд заморгала. Она совершенно забыла о переменах, над которыми так трудилась последние дни. Леди Эммелин загорелась таким энтузиазмом, когда узнала, о чем идет речь. Она сразу же посадила слуг работать над платьем, предложив простой и элегантный покрой. Женщины закончили его всего несколько часов назад, и Шинейд смогла надеть это темно-синее творение. А еще она терпеливо позволила Эммелин соорудить себе эту замысловатую прическу с темно-синей, в тон платью, диадемой и вуалью.
Чувствуя себя в этом наряде неуютно, она решила привыкнуть к нему заблаговременно. А еще Шинейд скучала по своему мечу, но Эммелин настояла, что ей не стоит его носить.
И это было не все. Эммелин стала ее кое-чему обучать: как управлять слугами, поместьем и многому другому. Шинейд как раз пыталась справиться с последним, когда проснулся Блейк.
— Шинейд, неужели ему не понравилось?
— Я не знаю, — призналась она. — Он не говорит. Что-то с горлом, наверное. Пересохло за это время.
— Ох, ну конечно. — Эммелин повернулась на лестнице и побежала вниз. — Оставайся с ним. Я принесу немного бульона.
— Спасибо тебе. — Шинейд помчалась обратно, замедлив шаг лишь перед самой дверью спальни. «Не торопись и не шагай размашисто. Иди, как леди», — напомнила она себе один из уроков Эммелин.
Открыв дверь, молодая женщина вплыла внутрь, заставляя себя передвигаться маленькими, размеренными шажочками. Это было жутко неудобно, но Блейк заслуживал хорошую жену, а хорошие жены не мчатся к намеченной цели, словно мужчины.
Нужно всегда стараться спокойно улыбаться. У мужчин бывает много переживаний и огорчений в течение дня, и они ценят жену, у которой успокаивающая улыбка.
Попытавшись успокаивающе улыбнуться, Шинейд подошла к кровати. Она обрадовалась, что он не погрузился обратно в свой сон, так напоминавший смерть.
— Леди Эммелин сейчас принесет тебе немного бульона, — произнесла она, пытаясь говорить нежно, как учила ее хозяйка. Точнее, как учила ее хозяйка в свободное от крика время.
Блейк смотрел на свою жену, замечая все: как она говорит, как мягко звучит ее голос, как она необычайно красива, как идет ей цвет платья. Но он скучал по ее штанам, обтягивавшим каждый изгиб бедер. Его взгляд скользнул по ее лицу. Ей очень подходила эта прическа с диадемой и вуалью, когда волосы зачесаны назад, но больше всего он любил, когда они просто рассыпаны по ее плечам, как бывало каждую ночь, которую они проводили вместе.
Она выглядела великолепно. Не часто встретишь такую прекрасную леди. Но она мало походила на его Шинейд. И где, собственно говоря, ее меч? Этот вопрос занимал его с того самого момента, как он очнулся. Он мучился целых два дня. Когда Блейк наконец заговорил, то обнаружил, что в горле у него пересохло и жутко саднит. Чтобы прийти в норму, ему понадобились все те же два дня. Но не говорил он сначала вовсе не из-за этого. Хотя видимая причина оказалась весьма кстати.
На самом же деле он молчал, так как не знал, что сказать. С другой стороны, большую часть времени говорил кто-нибудь другой. Шинейд описывала ему их поездку в Эберхарт и их прибытие, как Амори отнес его наверх, а Эммелин зашила его рану. Сам Амори рассказывал ему о своих поисках атаковавших их людей и своих ежедневных делах в поместье. А Эммелин сообщала ему обо всем, что произошло в замке с момента его отъезда и по сегодняшний день.
Но никто из них не объяснил, что же произошло с его женой. И эти перемены не ограничивались одним платьем. Изменилось само ее поведение. Она больше не занималась с мечом на тренировочной площадке, как делала это в Данбаре, а сидела с ним большую часть дня, настаивая на том, чтобы он отдыхал, и что-то шила. Обычно выражение лица ее в это время было ужасным. Сменяла это самое выражение неестественная улыбка, появлявшаяся на ее губах каждый раз, когда она смотрела на него. Двигалась теперь она маленькими, отрывистыми шажками и говорила тихим, шипящим голосом, который ему было странно слышать… если говорила вообще.