– У него жена, – сказал он таким спокойным голосом, как будто никакой драки, а вернее, избиения ни в чем не повинного человека не было. – Она может прийти.
– Ты и ее… станешь бить?.. – Мила не пыталась унять слезы. Они бежали по щекам, капали на грудь.
– Зачем? – Айвен опять подошел к негру. – Мне нужен Сэнди. Не его жена, не этот странный, визгливый придурок, а Сэнди, мой бывший товарищ.
И он пнул голову негра с такой силой, что она дважды мотнулась туда-сюда. Мила вскочила на ноги, но тут же вновь полетела на пол. Айвен дал понять, что больше не потерпит ее вмешательства. В нем проступила такая ожесточенность, что показалось, внешность претерпела метаморфозу, и мягкое по звучанию имя перестало подходить этому человеку. Впервые Мила по-настоящему испугалась за свою жизнь и осознала, что ничем не сможет помочь Рейни. У нее спазмом перехватило дыхание, а когда он прошел, она зарыдала, закрыв лицо руками.
Самым пугающим было холодное прагматичное спокойствие Смита. Он думал о биосивере, представлял, как это устройство отделяется от тканей мозга, и как менеджер Стивен Рэйни снова становится капитаном Сэнди Каллагэном.
Сквозь рыдания Мила услышала еще два удара, затем шаги Смита, звук набираемой в ванной воды, снова шаги, опять плеск воды.
– Ну же, Сэнди, прошу тебя, вернись, – сказал он. – Ты мне сейчас нужен как никогда.
Негр слабо застонал, и Смит снова обдал его водой.
Мила отвела руки, осторожно открыла глаза и, приготовившись увидеть страшную картину, украдкой посмотрела на лицо Рэйни.
Щека его была рассечена от подбородка до виска, ухо в крови.
– Вы ответите за это… – глухо пробубнил негр.
– По-прежнему не узнает, – констатировал Смит. – Плохо.
И он ударил снова. Затем еще раз. И еще.
Мила впилась зубами в кулак. Слезы продолжали капать, но она больше не сводила глаз с происходящего. Удары сыпались на голову жертвы один за другим, превращая ее в подобие арбуза, с которого срезали корку.
«Не бей больше», – хотела попросить Мила, но слова застряли в горле.
Рэйни опять потерял сознание, и теперь Смит никак не мог привести его в чувства. Он вылил на негра четыре кувшина воды, красноватая лужа растеклась по всей прихожей, и платье Милы промокло. Она села на корточки, прижавшись спиной к стене, а Смит шлепал по луже, обхаживая полуживого негра. Вдруг он упал на колени и снова прислушался к сердцу, лицо его стало серьезным. Они с Милой встретились взглядами.
– Черт! – наконец сказал Смит. – Кажется, увлекся.
– Что?!! – К Миле вернулся дар речи. – Что значит увлекся? Ты убил его? Он умер?
Смит поднялся.
– Нет, он еще жив, – сказал он. – Но сердце стучит как-то не так. Перебои. Черт!
– Вызови врача! – крикнула Мила. – Немедленно вызывай!
Неожиданно появились силы. Она вскочила и бросилась в комнату, попыталась связаться со службой скорой медицинской помощи, но Смит выбил миником у нее из рук. Устройство упало на пол и развалилось на две части.
– Уходим, – сказал он и слегка подтолкнул ее к двери. – Иди вперед.
В бессильной злобе Мила топнула ногой и пошла. Айвен двинул следом.
Проходя мимо умирающего, он сказал:
– Прощая, Сэнди. Я знаю, ты сам попросил бы меня об этом. Не так ли?
В следующий миг Мила почувствовала затылком горячее дыхание Смита.
– Бежим, – сказал он. – К черту из этого больного города.
* * *
Фридрих Ганф попытался отвлечься от дел, забыть о навалившихся неприятностях и даже позволил себе выпить три бокала шампанского.
Его перевязь стала тяжелее на четыре с половиной грамма. Новый орден «За заслуги в деле гуманизма» дополнил вереницу предыдущих наград, став шестым и, как рассчитывал шеф-оператор, не последним.
Праздник был уже в самом разгаре. По Красному залу, предназначавшемуся для частных банкетов, туда-сюда сновала вышколенная прислуга – не роботы, а люди. Они подносили все новые угощения – маленькие произведения искусства от компании «Пиры Валиасара». Каждое блюдо вызывало у присутствующих бурю восторга. Торжество обошлось в немалую сумму, но оно того стоило: что называется, прием на высшем уровне.
Гости по очереди поднимались из-за стола, произносили хвалебные речи, вспоминали достижения региона за четыре года службы Фридриха в должности шеф-оператора. Самую проникновенную речь произнес представитель трансрегиональной строительной компании, занимавшейся демонтажем холодильников.
Одно место за столом пустовало. Никто не посмел бы отказаться от приглашения Фридриха на его праздник, просто Вацлав Ремиш – не при нем будет помянуто настоящее имя, – всем известный как Ремо, имел обыкновение опаздывать.
Шеф-оператора двенадцатого региона и звезду эстрады связывали общие воспоминания о годах студенчества. Некоторые из них способны были всколыхнуть общественность и на волне интереса ко всяческим непристойностям поднять рейтинг певца на новую высоту. Для Фридриха это могло означать только одно – погребение карьеры. Общество с приоритетом семейных ценностей не потерпит, чтобы у руля стоял человек, однажды замеченный в порочных связях.
Ремо при всей его склонности к эпатажу дураком не был, поэтому даже в самые трудные времена, которые довелось ему пережить, не предал дружбу. Фридрих время от времени делал безвозмездные пожертвования в «индустрию развлечений». Ремо об этом ни разу не просил, но и принять дары не отказывался. Благодаря щедрой поддержке Ганфа, Ремо перевоплотился в сексапильного юнца, упоминать истинный возраст которого было еще большим святотатством по сравнению с упоминанием настоящего имени.
Временами Фридрих ему завидовал. Завидовал той свободе и непосредственности, которые, возможно, были театральными масками, но при этом такими привлекательными. Мог ли шеф-оператор двенадцатого региона выплеснуть воду в физиономию какого-нибудь неприятного типа? Конечно нет. А Ремо – запросто, и ему все это сходило с рук. Более того, оскорбленный сам не замечал, как переходил в категорию облагодетельствованных, и его лицо долго мелькало на страницах газет и журналов рядом с безупречным ликом певца. Ремо изменил себя до неузнаваемости. Фридрих долго не мог привыкнуть к этой метаморфозе, лишь мельком, в каком-то оттенке настроения, во взгляде он угадывал тень прежнего однокашника.
А ведь Вацлав Ремиш был толковым студентом и мог бы стать неплохим юристом, а стал Ремо, Ремо Великолепным, Ремо Прекрасным, обожаемым поклонниками. Никогда Фридриху не будут так рукоплескать, сколько бы наград ни появилось у него на груди. Скорее всего, даже шумиха в прессе связанная с успешным завершением проекта «Разморозка» продлится дольше исключительно благодаря присутствию на этой вечеринке Ремо. А значит и он, Фридрих Ганф, в какой-то степени окажется облагодетельствован, потому что о его вкладе в дело гуманизма узнают больше людей из числа тех, что не интересуются политикой. Что ж, добро пожаловать, Ремо!