Мы стояли на крыше одиннадцатиэтажного здания, которое находилось в центре комплекса Б. Вокруг простиралась панорама, состоявшая из бетонных глыб; кое-где сияли, как вымытые, зеркала больших бассейнов; из торчащих труб вился легкий дымок. В отдалении, на фоне плоских травянистых склонов, виднелись колонны дистилляторов.
– Никто не будет навязывать вам свои методы. Вы будете знать все, что мог бы знать президент Штатов, если бы ему вздумалось что-либо спросить. Что касается служебных отношений, то вы являетесь членом совета.
– Кто в него входит?
– Доктор Гримшо, начальник шифровального отдела, Фолстоун из радиоперехвата, Гридли из отдела связи, майор Каннеби, командир вооруженных сил, и несколько специалистов из Чикаго и Лос-Аламоса. А также Мейкинз, вы его уже видели.
– Спасибо. Кто, кроме них, знает о моей настоящей роли? Ученые будут знать все?
– Нет, зачем? Только Куэрни. Ученые наверняка лояльны, тем не менее это ученые… Не книжные растяпы, поэтому осторожность не помешает. Во всяком случае, ни один из них не ориентируется полностью в деталях нашей системы безопасности.
– Я буду не в своей тарелке – ведь я все-таки инженер, а не физик.
– Вас будет сопровождать Куэрни, он и подстрахует. Ему по должности положено представлять всех гостей. В любом случае ученых из сферы следствия вы можете исключить. Не такие это люди, которых можно купить.
– Да, это редкий вид, – согласился я. Снизу вышел Куэрни и подошел к нам. – Кто бы мог подумать, что всего за восемь месяцев будет построен такой город и производственный гигант в мирное время, даже если бы речь шла о так называемом благе общества или человечества? – добавил я.
Доцент улыбнулся:
– Благо человечества в нашем языке понимается как интересы нескольких людей. Но есть страны, которые руководствуются иными законами. – И продолжил в ответ на мой удивленный взгляд: – Советы, например. Вы пойдете сейчас со мной? Я покажу вам лаборатории.
Он двинулся вперед. Когда он отошел на несколько шагов, Грэм подмигнул мне и шепнул:
– Его называют «красным». Идите с ним.
– Я не буду наводить на вас скуку показом специфических деталей устройств или известных вещей, – сказал Куэрни, – хотя у нас здесь много чего замечательного. Вас, как специалиста, наверняка заинтересовали бы наши турбокомплексы. Они стоят в комплексе Б-2, их мощность составляет 280 тысяч лошадиных сил. В зданиях напротив нас, это А-1, находятся наиважнейшие устройства для производства чистого урана 235. Это атомный детонатор.
Мы прошли по мостику, переброшенному по воздуху над площадью, лежащей внизу. Раздался свист сирены: там проезжал маленький, словно игрушечный, локомотив, тянувший связку товарных вагонов. За мостиком была будочка охранников, которые пропустили нас дальше, и мы прошли через люк в крыше. По крутой лестнице в бетонном блоке спустились вниз.
Когда мы оказались в длинном коридоре, одну стену которого составляли огромные, оправленные в сталь окна, Куэрни остановился.
– Я полагаю, – сказал он, – вы слышали о взрывчатом изотопе урана?
– Да, – ответил я. – Недавно я читал, что еще в 1939 году стала известна разновидность обычного урана, который способен взрывообразно распадаться под влиянием столкновения с какими-то электронными частицами.
– В принципе так, – сказал доцент. – Есть два вида урана с одинаковыми химическими свойствами: уран 238 и 235. Этот второй и является взрывчатым изотопом, который распадается на легкие элементы. Рассчитана так называемая критическая масса U235. Это наименьшее количество данного элемента, которое самопроизвольно взрывается, будучи собрано в одном месте. Это основной принцип действия всего будущего атомного оружия. Единственным секретом, который мы охраняем, является метод получения чистого U235 из смеси обоих изотопов в урановой руде. Взрывчатый уран находится в обычном количестве – 0,7 процента, а разница атомных масс составляет всего лишь 3 единицы. Так что трудности при очистке огромные. Ничего удивительного, что мы испытали в наших лабораториях все возможные и невозможные методы.
Он шагнул вперед и, быстро приложив карточку пропуска, потянул на себя большие белые двери, остро пахнущие лаком.
Мы оказались в длинном, очень узком зале. По обеим сторонам на выступающих из стен подставках висели связки труб, которые издавали слабый звук высокой тональности. Под сводом яростно вращались пропеллеры вентиляторов, засасывая воздух снаружи. Было видно, как на фильтрах оседает песок.
– Это одна из десятков тысяч частей аппаратуры для газовой диффузии, – сказал доцент. – Соединяя уран с фтором, мы получаем газ, почти нелетучий, ядовитый и разъедающий металлы. Частицы изотопов урана имеют разную скорость. Поэтому если разделить соответствующий резервуар пористой преградой и под давлением перекачивать газ, частички более легкого урана 235 проходят через поры намного скорее, нежели частички другого изотопа.
– Это очень просто, – сказал я, – а какова производительность? Да, я хотел еще спросить, господин доцент, какова критическая масса урана?
Доцент облокотился на вибрирующую трубу, покрытую белым панцирем, и улыбнулся:
– Вы понятливый слушатель. Это так необходимо для исполнения ваших функций? Скажем, немного больше одного килограмма. Что же касается метода диффузии, то он не лучше и не хуже других. Например, есть тепловая диффузия. Там частицы газа подвергаются воздействию разных температур. Более тяжелый элемент скапливается в области низкой температуры. Можно использовать и электролиз. Рассчитано также, сколько десятков тысяч больших центрифуг следовало бы поставить, чтобы получить один атомный заряд. Но у нас используется прежде всего газовая диффузия. Чтобы открыть вам глаза на необычные условия нашей работы, приведу пару примеров. Говоря о скорости частиц изотопов, я имел в виду среднюю, ведь вы знаете, что газ состоит из молекул с различной скоростью. Так вот, сорок девять процентов более легких частиц, то есть U235F6, имеют такую же скорость, как пятьдесят процентов частиц другого, более тяжелого изотопа. Чтобы выделить нужный уран, приходится процесс повторять тысячи и тысячи раз. Поверхность пористых фильтров измеряется в акрах. Вы слышите, как дрожат трубы? На всех этажах, днем и ночью, насосы под давлением прогоняют гексафторид урана через фильтры из цинка и серебра. Наше производство основано на принципе неслыханно маленькой разницы масс изотопов элемента. А нам приходится спешить, потому что идет борьба за уран. В лабораториях всего мира, в немецких, итальянских, японских, ведутся исследования. Целью гонки является получение двух килограммов тяжелого металла. Пока мы находимся на первом месте. Вы видели с самолета эти чудовищные бетонные коробки? Это и есть наши камеры диффузоров. Всюду одно и то же: насосы, фильтры, трубы, камеры промывки, сушильные шкафы… Но наш запас чистого урана постоянно растет. Теперь мы перейдем на другой блок, и вы увидите монтажный зал.
Доцент проводил меня к концу помещения. В высокой нише размещались насосы, насаженные на общую ось электромотора. Там же стоял человек, у которого на шее висел противогаз. Я спросил о его предназначении, когда мы вышли.