– Разве ты не хочешь взять меня? – спрашивает Изабелла, неспешно потягивая дешевое вино.
– Я уже беру, – улыбается Трэвор. – Беру больше, чем ты можешь мне дать.
Джейкоб. Все приюты закрыты, и ему приходится жаться к теплой трубе, которая выходит из земли, словно дар божий, в том месте, куда не долетают крупные капли дождя. Но одежда уже успела промокнуть. Озноб пробирается под кожу. Джейкоб достает остатки саке, пьет. Кто-то крадется. Рядом, осторожно. Спрятать бутылку. Джейкоб обнимает теплую трубу. Если бы можно было спрятать и ее, то он сделал бы это непременно.
– Не бойся, – говорит ему Изабелла, опускаясь рядом с ним на колени.
– Я замерз, – шепчет Джейкоб.
– Я знаю.
Изабелла обнимает его. Ее руки забираются ему под одежду, ласкают его тело.
– Доверься мне, – шепчет она Джейкобу.
Они допивают оставшееся саке. Секс согревает. Рядом трется черная промокшая кошка. Джейкоб закрывает глаза, засыпает, слушая дождь, чувствуя горячее дыхание Изабеллы на своем лице.
– Уже теплее? – шепчет она ему на ухо, но он уже спит. Спит крепко.
Воскресное утро крадется в не зашторенные окна. На стеклах все еще висят серебряные капли дождя. Изабелла спит поверх одеял. Полные губы приоткрыты. Саймон смотрит, как она улыбается сквозь сон. На щеках появляются едва заметные ямочки. Саймон закуривает. Дым пробуждает Изабеллу. Она открывает глаза, смотрит на своего любовника, сонно улыбается ему. Он молчит.
– Мне уйти? – спрашивает его Изабелла. В ее голосе нет ни обиды, ни смущения.
Саймон кивает.
– Совсем? – спрашивает Изабелла. Она поднимается с кровати. Рассвет ласкает ее тело, обнимает его, скользит тенями по бархатистой коже.
– Я не знаю, – говорит Саймон. Нагота Изабеллы возбуждает.
– Хочешь, чтобы я вернулась в кровать?
Саймон кивает, тонет в утренней истоме, снова закуривает и ждет, когда Изабелла уйдет.
– Тебе оставить ключи? – спрашивает она в дверях.
Саймон вздрагивает, спешно качает головой.
– Тогда я вернусь, – обещает Изабелла.
Дверь закрывается. Тишина сводит с ума. «А что если она уже не вернется?» – спрашивает себя Саймон. Страх заполняет грудь. Он выбегает на лестничную площадку. Слушает. Лифт молчит. По лестнице стучат каблуки.
– Изабелла! – кричит Саймон.
Она ждет его, отдается ему на лестнице. Он молчит, снова хочет, чтобы она ушла. Изабелла гладит его по щеке, улыбается. На лестнице пахнет бетоном и сексом.
– Что смешного? – спрашивает Саймон.
Изабелла качает головой. Смех ее становится громче.
– Я спрашиваю, что смешного?! – кричит Саймон, встряхивая ее за плечи. Изабелла вырывается из его рук, падает вниз, катится по лестнице, замирает. Саймон видит ее глаза – стеклянные, мертвые.
«Никто не видел», – говорит он себе, закрываясь в своей квартире.
– Ничего не видел, – говорит он, открывая дверь офицеру.
В цветочном магазине тесно. На губах молодой продавщицы застыла профессиональная улыбка. Она видит лица покупателей, но не видит их рук, опущенных ниже пояса.
– Думаешь, она знает, чем мы занимаемся? – спрашивает Изабелла художника.
– Думаешь, она никогда не занимается этим сама? – спрашивает он.
– Сомневаюсь что здесь и так, – смеется Изабелла.
Продавщица смотрит на букет в руках Изабеллы и тоже смеется, одобряя выбор.
– Нарисуешь меня с этими цветами? – спрашивает Изабелла.
– Может быть, – художник неловко застегивает брюки.
– Ты так и не кончил? – спрашивает Изабелла, одергивая юбку.
– Не люблю быть сытым, – смеется художник, расплачиваясь за букет.
Продавщица не понимает, но смеется в ответ.
Саке закончилось, и Джейкоб вспоминает те дни, когда бутылка была почти полной. Ночи стали прохладными, и ему пришлось перебраться под мост, где в железных баках бездомные жгут костры. Черная копоть согревает, но от нее появляется кашель. Мокрый кашель с черными сгустками слизи.
– Вот. Держи. Я принесла тебе выпить, – говорит Изабелла, присаживаясь на грязное одеяло рядом с Джейкобом.
Он кивает, берет у нее бутылку водки, пьет. Ему нет дела до того, почему Изабелла приходит. Он даже не знает ее имени. Ему все равно. И если ее завтра не станет, то… Джейкоб взбалтывает оставшуюся в бутылке водку.
– Хочешь заняться сексом? – спрашивает его Изабелла.
– Хочу спать, – говорит Джейкоб, сворачивается клубком, засыпает у нее на коленях, чувствуя, как она гладит его спутанные, грязные волосы.
Саймон. Воскресное утро. Пробуждение от того, что кто-то открывает дверь своим ключом.
Открыть глаза. Поднять голову.
На пороге Изабелла.
– Но ты же умерла! – шепчет Саймон, слыша, как дрожит его голос, чувствуя, как дрожит его тело.
Изабелла улыбается, подходит к кровати.
– Убирайся! – кричит ей Саймон.
Платье падает с ее плеч, скользит по бархатистой коже.
– Ненавижу тебя! – Саймон начинает метаться по квартире, пытаясь скрыться, спрятаться, сбежать. – Ненавижу!
А соседи за стеной уже вызывают неотложку, и санитары готовят шприцы с аминазином.
Бакари усадил на колени своего сына и долго гладил его густые черные волосы. Его жена – Адна, держалась в стороне, стараясь отвлекать от отца дочерей, чтобы они не мешали ему. Маленькому Саеду исполнился год, и он еще доверчиво готов был тянуть свои руки к каждому незнакомцу, который заходил в хижину. Эта детская невинность и успокаивала Бакари. Просто ребенок. Ребенок, жизнь которого решается, а он даже не подозревает об этом. Вот если бы можно было вернуться назад и стать таким же ребенком.
Передав сына жене, Бакари вышел из хижины и долго точил свое мачете, которое досталось ему в подарок от белого туриста, заблудившегося в местных краях.
«Когда это было? Год? Два года назад?» – попытался вспомнить Бакари, но так и не смог. Да и неважно это было теперь. Пройдет эта ночь и местные леса снова станут опасными, как и в те годы, когда Бакари был еще ребенком. Племена снова начинали войну, и никто не мог переубедить своенравных вождей, в глазах которых опять горела жажда крови.