Во время заточения в доме для душевнобольных у меня состоялась встреча с двумя врачами. Она проходила в особой палате, которую правильнее назвать камерой, когда двое мужчин сидели напротив меня за столом, прикрученном болтами к полу. Они держали в руках отчет Криса о моем детстве, точнее, об одном случае, который произошел со мной летом 1963 года. Я не стану говорить, что это — выдумка чистой воды; это нечто совсем другое, куда более тонкое манипулирование фактами; полуправда, которую невозможно опровергнуть категорически. Врачи представили мне жестокий отчет так, словно считали его чистой правдой, и спросили, что я о нем думаю. Боясь бессрочного заточения в сумасшедшем доме и осознавая всю важность своего ответа, я, в свою очередь, попросила дать мне ручку и бумагу. Ты должен понимать, что, попав в заточение, я пребывала в шоке. Вокруг меня царило безумие, подлинное безумие. Я была в ужасе. Я не знала, выйду ли когда-нибудь оттуда. Эти врачи стали для меня прокурорами, судьями и палачами. Я сомневалась в том, что смогу говорить связно. Я начала путать английские и шведские слова. И вместо того, чтобы бессвязно лепетать нечто невразумительное, я предложила им альтернативу. Я напишу о том, что случилось в 1963 году, не расскажу, а именно напишу, и тогда они сами смогут судить, имел ли тот давний случай какое-либо отношение к нынешней ситуации.
У тебя в руках письменные показания, которые я представила им в ту ночь. Врачи вернули их мне по моей же просьбе, когда выписывали меня из клиники. Полагаю, в своих архивах они сохранили их фотокопию на случай, если тебе захочется проверить правдивость моих слов. Хотя, не исключено, это и есть фотокопия…
Да, так и есть. Я не заметила этого раньше; мне они вернули как раз копию, а оригинал оставили у себя.
Мы с тобой никогда особенно не обсуждали мое детство. Ты ни разу не видел своего деда. Твоя бабушка уже умерла. В каком-то смысле она всегда оставалась для тебя абстрактной фигурой из далекого прошлого. Уже из одного этого ты можешь заключить, что мое детство не было счастливым. Но это неправда — счастье было, его было много и на протяжении многих лет. И в глубине души я так и осталась деревенской девчонкой с незатейливыми вкусами и любовью к жизни на природе. Мою жизнь нельзя назвать полной страданий и невзгод.
Но летом 1963 года произошло одно событие, которое изменило течение моей жизни, перевернуло ее с ног на голову и сломало, сделав меня чужой в собственной семье. И теперь это событие стараются извратить, дабы враги могли поместить меня в сумасшедший дом. Чтобы защититься, у меня нет другого выхода, кроме как выложить перед тобой свое прошлое. Мои враги изобрели столь злонамеренную версию случившегося, что она заставит тебя изменить отношение ко мне, если ты услышишь ее. А когда у тебя появятся свои дети, ты ни за что не оставишь их наедине со мной.
* * *
Я просто не мог вообразить себе события столь ужасного, что оно способно коренным образом изменить мое отношение к матери, не говоря уже о том, что оно заставило бы меня усомниться в ее способности приглядывать за моими детьми. Однако я вынужден был признать, что и впрямь знаю о ее детстве очень мало. В частности, я не мог припомнить каких-либо особенных упоминаний о лете 1963 года. Я с некоторой тревогой и опаской раскрыл папку. Внутри, поверх страниц, исписанных рукой матери, лежало ее же пояснительное письмо.
— Ты хочешь, чтобы я прочел это прямо сейчас?
Мать кивнула:
— Время пришло.
* * *
Глубокоуважаемые доктора!
Быть может, вы спрашиваете себя, почему я пишу по-английски, а не по-шведски. Просто за годы жизни за границей мой письменный английский стал лучше, а шведский я почти забыла. Шведскую систему образования я покинула в возрасте шестнадцати лет, а за время жизни в Лондоне своим родным языком мне пользоваться практически не приходилось. Напротив, я усердно работала над улучшением своего английского, для чего воспользовалась лучшими произведениями мировой литературы. Но использование английского языка не означает, что я выражаю протест против Швеции или питаю иные недружелюбные чувства к своей родине.
Прошу занести в протокол, что я не имею никакого желания обсуждать свои детские годы. Это сделано для того, чтобы цинично отвлечь внимание от реальных преступлений, совершенных на самом деле. Между событиями прошлого и настоящего нет никакой связи, но я готова допустить, что мои опровержения лишь заставят вас поверить в то, что она все-таки существует.
Мои враги описали события, случившиеся летом 1963 года. Они надеются держать меня в сумасшедшем доме, пока я не откажусь от выдвинутых против них обвинений или пока эти обвинения не утратят юридическую силу вследствие того, что меня сочтут недееспособной. Я признаю´, что отдельные фрагменты изложенных ими событий действительно имели место. Я не могу утверждать, что все это — ложь от начала до конца. В случае начала расследования вы сами убедитесь в том, что фон случившегося — место, время и действующих лиц — они обрисовали правильно. Однако как я не стану утверждать, что подружилась с человеком, который протиснулся мимо меня в переполненном вагоне метро, только потому, что наши плечи соприкоснулись, их версия также не может претендовать на правду только из-за того, что имеет некоторое сходство с реальными событиями.
То, что вы сейчас прочтете, — правдивое изложение произошедших событий. Тем не менее все это — воспоминания более чем пятидесятилетней давности, и я, естественно, не могу помнить всего, что говорилось тогда, слово в слово. Следовательно, вы можете прийти к выводу, что эти диалоги являются вымышленными и, соответственно, усомнитесь в правдивости всех моих показаний. Я заранее согласна с тем, что приведенные мною реплики передают лишь общий смысл разговоров, поскольку точные слова по прошествии стольких лет утрачены навсегда, как и некоторые из тех людей, кто их произносил.
Искренне ваша,
Тильда
* * *
Правда о ферме
Наша ферма ничем не отличалась от тысяч таких же по всей Швеции. Она была удаленной и прекрасной. Ближайший город находился в двадцати километрах от нас. Когда я была еще ребенком, звук проезжавшего мимо автомобиля был настолько необычен, что заставлял меня выбегать наружу. Телевизора у нас не было. Мы никуда не выезжали. Леса, озера и поля — вот единственный пейзаж, который я знала.
Правда обо мне
Моя мать едва не умерла, когда рожала меня. Осложнения оказались настолько серьезными, что она больше не могла иметь детей. По этой причине у меня нет ни братьев, ни сестер. Мои друзья жили в разных местах округи. Признаю, что иногда я чувствовала себя одинокой.
Правда о моих родителях
Мой отец был строг, но никогда не поднимал руку ни на мою мать, ни на меня. Он был хорошим человеком, работал на местное правительство. Мой отец и родился в этом регионе. Он своими руками выстроил ферму, когда ему было всего двадцать пять лет, и с тех пор безвыездно живет на ней. Его страстью было пчеловодство. Для своих ульев он держал невозделанными природные луга. Необычное смешение полевых цветов позволило ему получать белый мед, завоевавший множество призов. Стены в нашей гостиной были увешаны взятыми в рамочку почетными грамотами Общества пчеловодов и вырезками из газет, в которых описывались целебные свойства его меда. Мать помогала ему во всем, но ее имя отсутствовало на торговой марке меда. Мои родители были видными членами местной общины. Мать много времени уделяла церковному приходу и благотворительности. Короче говоря, детство мое было счастливым и вполне обычным. На столе у нас всегда была еда. Мне не на что было жаловаться. И вот мы подходим к лету 1963 года.