Сняв с себя костюм, я вдруг заметил вторую — запертую — дверь. Скрытность меня сейчас заботила меньше всего, и я подошвой тяжелого ботинка бил в нее до тех пор, пока дерево не треснуло. Протиснувшись внутрь сквозь выбитые доски, я направил луч света на пол, заваленный опилками. На стенах и верстаке лежали пилы, долото и прочие инструменты — именно здесь дед ремонтировал свои ульи и, скорее всего, мастерил часы с кукушкой. На полу грудой лежали несколько незаконченных корпусов и наполовину обработанные деревянные заготовки под фигурки, из которых проступали лица. Я взял одну из них, ощутив на ладони приятную тяжесть, и провел пальцем по длинному искривленному носу. Несколько фигурок принадлежали фантастическим созданиям и, глядя на них, я никак не мог поверить в то, что их сделал мой дед. Именно здесь он мог дать волю своему воображению, закрыть дверь во внешний мир и реализовать свои творческие таланты. Присев на корточки, я поднял с пола грубую шершавую стружку.
Не знаю, сколько времени дед простоял у порога, наблюдая за мной. Где-то в глубине души я, скорее всего, понимал, что он придет сюда, не сможет не прийти и, наверное, с шумом выбивая дверь, я звал его. С деланной неспешностью я закончил осмотр мастерской, представляя себе, как он и раньше пускал в ход страх, когда приводил сюда мою мать, но те времена давно миновали — я его не боялся. Услышав, как он закрывает за собой входную дверь, я смял в ладони стружку.
Обернувшись, я поднял фонарь. Он взмахнул рукой, закрывая глаза от света и жестом показывая мне, чтобы я отвел луч в сторону. Даже среди ночи, услышав, как я вломился на его территорию, он не преминул облачиться в костюм. Я сказал:
— Ты приводил сюда мою маму. Только тогда она не была Тильдой, ты дал ей новое имя. Ты назвал ее Фреей.
— Нет.
Итак, он собрался все отрицать. Я ощутил, как в груди разгорается гнев, и уже собрался обрушить на него доказательства, когда он добавил:
— Она сама выбрала себе это имя. Вычитала в какой-то книге. Ей понравилось, как оно звучит.
Для меня эта мелкая деталь оказалась сродни поразительному открытию, да еще с намеком на соучастие. Я помолчал, заново оценивая стоящего передо мной внушительного человека. Будучи опытным политиком, он заранее дал знать о своем появлении. Он не стал отрицать выдвинутые против себя обвинения. Он поступил гораздо хитрее и тоньше, вознамерившись переложить часть ответственности на плечи матери. Этого я допустить не мог.
— Ты рассказал ей сказку, красивую историю, которую сам же и придумал. Ты станешь играть роль ее мужа, а ей приказал исполнять роль жены. А эта мастерская, заявил ты, станет вашей фермой.
Я ждал, что дед скажет что-нибудь, но он молчал. Он хотел узнать, что именно мне удалось выяснить.
— Тильда забеременела. Твоим ребенком.
Учительница, Карен, рассказала мне о позоре, который пришлось пережить матери из-за своей беременности. Хотя сама она отнеслась к Тильде с добротой и пониманием, этого нельзя было сказать об остальных. Ложь деда оказалась настолько убедительной, что даже сегодня Карен склонна была винить во всем наемного рабочего с соседней фермы.
— Ты обвинил в случившемся местного батрака. Он лишился работы. А ты — важный и уважаемый человек. Твоей лжи поверили, и она стала правдой.
— И остается ею до сих пор. Спроси кого хочешь из тех, кто еще помнит те времена, и они повторят мою историю.
Он обладал силой и властью, позволившими ему не только совершить преступление, но и избежать наказания. И хотя мне не хотелось верить в то, что воспоминания о своем первом преступлении все еще доставляют деду удовольствие, он наслаждался осознанием того, что сохранил достаточно власти, чтобы ему верили до сих пор.
— Мама рассказала все твоей жене? Хотя бы попыталась? Или она отказалась даже слушать ее?
Дед покачал головой.
— Нет, моя супруга поверила Тильде, но при этом возненавидела ее за то, что она рассказала правду. Она предпочитала мою ложь. Ей потребовалось чуть больше времени, чем всем остальным, но в конце концов она тоже сумела забыть правду. Это как раз то, чему следовало бы научиться и Тильде. Мы с женой свыше шестидесяти лет прожили на этой ферме в счастливом браке, пользуясь любовью и уважением окружающих.
— Что случилось с ребенком?
Не успел этот вопрос сорваться с моих губ, как я уже знал ответ на него. Только сейчас я понял, чем было вызвано желание матери любой ценой защитить Мию — приемную дочь.
— Ее отдали в другую семью.
Я устало поинтересовался:
— И что теперь, дедушка?
Я смотрел, как он прижимает палец к губам жестом, который мать продемонстрировала мне в лечебнице, давая в руки ниточку, за которую следовало потянуть. Но это не был призыв к молчанию, это означало, что ему нужно время на раздумья. Интересно, он тоже прижимал палец к губам, когда придумывал свои ролевые игры, подавая матери сигнал, что вскоре ей предстоит участие в чем-нибудь новеньком? Именно поэтому она научилась бояться этого его жеста. Но вот наконец он отнял палец от губ и сунул руки в карманы, напустив на себя деланную беззаботность.
— Теперь? Теперь ничего. Тильда попала в психиатрическую больницу. Никто не поверит ни единому ее слову. Она больна. И всегда будет больна. Она разглагольствует о троллях и прочей чепухе. Дело закрыто. Оно закрылось целую жизнь тому назад.
Итак, он счел госпитализацию матери своей победой, окончательно уверившись в том, что правда никогда не станет известна. А что мог сделать я? Я приехал сюда не для того, чтобы мстить. Я приехал, чтобы получить нужные сведения. В голове моей промелькнула мысль о насилии, но она была не настоящей, а надуманной, детской фантазией, требующей решительности, тогда как на самом деле я был бессилен. Единственная моя цель заключалась в том, чтобы помочь матери. А месть… Месть не входила в мои планы. Я даже не имел на нее права.
Я развернулся и зашагал к дверям, но тут мне пришло в голову, что кое-что я все-таки упустил.
— А как ты называл себя? Она была Фреей. А ты стал…
— Даниэлем.
Его ответ застал меня врасплох. Я замер на месте и взглянул деду в глаза. Он согласно кивнул:
— Она назвала своего ребенка в его честь. Что бы ты обо мне ни думал, наверное, наша игра ей нравилась хотя бы немного.
Это была ложь, импровизация, злобная и порочная — из-под маски доброго волшебника на мгновение проглянула жестокость и изобретательность, поскольку жестокость тоже может быть изобретательной. Мой дед оказался сказочником, причем весьма умелым: поначалу он рассказывал сказки, чтобы удовлетворить свои желания, а потом — ради самосохранения.
Сев в машину, я уронил голову на руль и сказал себе, что пора уезжать отсюда. Завести мотор и уехать. Но, когда я закрыл глаза, перед моим внутренним взором встал обгорелый зуб, остаток детства матери, который не поддавался уничтожению, как бы она ни старалась, и тогда я вышел из автомобиля, подошел к багажнику и достал оттуда запасную канистру бензина.