Она подумала: «Что это я сделала?»
— Ох, что это я сделала? — пробормотала Люси и открыла глаза.
Джордж Эмерсон в упор смотрел на нее. Только что она жаловалась на то, что с ней ничего не происходит, и вот, пожалуйста: один мужчина только что на ее глазах был ранен ножом в грудь, другой мужчина держит ее на руках.
Они сидели на ступенях аркады галереи Уффици. Должно быть, это он принес ее сюда. Джордж встал, когда она заговорила, и принялся отряхивать пыль со своих колен.
— Так что же я сделала? — вновь спросила Люси.
— Вы упали в обморок.
— О, мне очень жаль.
— Как вы себя чувствуете? — спросил Джордж Эмерсон.
— Замечательно. Совершенно замечательно, — ответила Люси и, кивнув, улыбнулась.
— Тогда пойдемте домой. Нет смысла здесь задерживаться.
Эмерсон протянул руку, чтобы помочь ей подняться. Люси притворилась, будто не видит ее. Крики возле фонтана, которые не прекращались ни на мгновение, звучали как из пустой бочки. Весь мир казался бледным, лишившись своего прежнего смысла.
— Как это мило с вашей стороны, что вы оказались поблизости. Я могла бы удариться. Но я уже в порядке. И я могу пойти одна, благодарю вас.
Эмерсон стоял, по-прежнему протягивая к ней руку.
— О, мои фотографии! — неожиданно воскликнула Люси.
— Какие фотографии?
— Я купила несколько фотографий в магазине Алинари. Боюсь, я их обронила на площади. — Люси внимательно посмотрела на него и продолжила: — Не будете ли вы так любезны пойти и поискать их?
Он был так любезен. Но как только Эмерсон повернулся к ней спиной, она поднялась и с хитростью маньяка стала пробираться вдоль аркады по направлению к Арно.
— Мисс Ханичёрч! — услышала она и остановилась, пытаясь ладонью умерить биение сердца.
— Оставайтесь на месте. Вы не можете идти домой одна.
— Нет, могу, благодарю вас.
— Не можете. Если бы могли, вы пошли бы открыто.
— Но я…
— Тогда я не пойду за вашими фотографиями.
— Я хотела бы остаться одна.
Властным голосом Эмерсон произнес:
— Тот человек мертв. Наверняка мертв. Сядьте подождите, пока полностью не придете в себя.
Люси была в полном замешательстве, но подчинилась.
— И не двигайтесь, пока я не вернусь.
В отдалении Люси заметила несколько созданий в черных клобуках — они словно явились из чьих-то снов. Солнце покинуло башню Палаццо Веккьо, и она воссоединилась с землей. Как ей говорить с мистером Эмерсоном, когда он вернется с укрытой вечерними тенями площади? Вновь она подумала: «Что я сделала?» Она поняла что, как и тот убитый итальянец, она оказалась по ту сторону некой невидимой границы.
Эмерсон вернулся, и она принялась говорить о сцене убийства. Как ни странно, это оказалось несложно. Люси говорила об итальянском характере; она оказалась даже излишне словоохотливой, рассказывая об инциденте, который только пять минут назад заставил ее потерять сознание. Здоровая физически, она быстро преодолела ужас, который испытала при виде крови. Поднявшись без посторонней помощи, она пошла по направлению к Арно достаточно твердым шагом, хотя в груди ее и трепетали некие крылышки. У реки возница кеба просигналил им, но они отказались от его услуг.
— И убийца даже попытался поцеловать его — какие странные эти итальянцы, — а потом добровольно сдался полиции! Мистер Биб говорил, что эти итальянцы знают все, но я думаю, что они просто большие дети. Когда мы с моей кузиной были вчера во дворце Питти… Что это было?
Она заметила, что Эмерсон бросил что-то в речной поток.
— Что вы выбросили?
— То, что мне не хотелось вам показывать, — сказал он сердито.
— Мистер Эмерсон?
— Да?
— Где фотографии?
Эмерсон молчал.
— Мне кажется, что вы выбросили именно фотографии.
— Я не знал, что с ними делать, — воскликнул Эмерсон взволнованно, как мальчишка, и в сердце Люси впервые пробудилось тепло к этому человеку. — Они были в крови! — продолжал он. — Вот! И я рад, что сказал вам об этом. Все время, пока мы разговаривали, я мучился, не зная, что с ними делать.
Он махнул рукой в сторону реки.
— Теперь они там.
Река, кружась в водоворотах, уходила под мост.
— В них нет ничего особенного, а одна была такая смешная; но лучше будет, если они уплывут в море… Я не знаю, но, может быть, они меня напугали!
Наконец Эмерсон собрался с духом и заговорил как мужчина:
— Произошло нечто значительное, и я обязан встретить это нечто с ясной головой. И это не касается смерти того итальянца.
Интуиция подсказала Люси, что ей следует остановить Эмерсона.
— Это случилось, и я обязан все выяснить, — повторил он.
— Мистер Эмерсон…
Он повернулся к ней, нахмурившись — словно она остановила его на пути к открытию некой отвлеченной истины.
— Я хочу спросить у вас кое-что перед тем, как мы войдем, — проговорил он.
Они находились уже недалеко от пансиона. Люси остановилась и, наклонившись к реке, облокотилась на парапет набережной. Эмерсон сделал то же самое. Есть нечто магическое в общности поз — это одна из вещей, которые делают нас единым братством, братством людей. Повернувшись к Эмерсону вполоборота, Люси произнесла:
— Я вела себя совершенно нелепо.
Он не ответил, следуя какому-то своему движению мысли.
— Мне никогда не было так стыдно, никогда в жизни. Не могу даже понять, что это нашло на меня.
— Я сам едва не потерял сознание, — отозвался Эмерсон, но Люси поняла, что что-то в ее словах отпугнуло его.
— Я должна перед вами извиниться, — проговорила Люси.
— О, не стоит.
— И я хочу… это, наверное, главное… вы ведь знаете, сколько есть глупых сплетников, особенно среди дам; вы ведь понимаете, что я имею в виду?
— Боюсь, что нет.
— Я хочу сказать, вы ведь никому не расскажете, как глупо я себя вела, правда?
— Как вы себя вели? О да… то есть, конечно, нет. Не расскажу.
— Огромное вам спасибо. И не могли бы вы…
Люси не могла просить больше ни о чем. Река мчалась внизу под ними, почти черная в тени надвигающейся ночи. Река унесла ее фотографии, и Эмерсон объяснил, почему он так поступил. Ей вдруг стало ясно, что в этом человеке нет и капли благородства. Он не способен повредить ей досужей сплетней, он был надежен, умен, даже добр; он мог быть о ней очень высокого мнения. Но ему не хватало рыцарственности, не хватало благородства; его мысли, как и его поведение, не были освящены благоговением. Бесполезно было говорить ему: «А не могли бы вы…», чтобы он, мысленно завершив предложение, стыдливо отвел глаза от видения вашей наготы, как это делает рыцарь на прекрасной картине. Она лежала в его объятьях, и он помнил это — так же, как он помнил кровь на фотографиях, которые она купила в магазине Алинари. Дело было не в том, что умер тот человек, он прав. Что-то произошло с живыми: они вступили в тот этап жизни, в котором человек понимает человека без слов, и Детство вступает на осененную листвой тропу Юности.