— Но мама! Ты же временами тоже сердишься на миссис Баттеруорт.
— Не так, как Сесиль. Иногда я готова шею ей свернуть. Но у Сесиля все по-другому.
— Кстати, мама, я тебе не говорила: когда я была в Лондоне, Шарлотта мне письмо прислала.
Попытка Люси перевести разговор в другое русло была слишком очевидной, и миссис Ханичёрч отвергла ее.
— С тех пор, как Сесиль вернулся из Лондона, — продолжила она, — ему невозможно угодить. Что бы я ни сказала — он морщится. Не спорь, Люси, я все прекрасно вижу. Конечно, я далека от ваших искусств, от литературы, музыки, от умных разговоров, но мебель в нашу гостиную купил твой отец, и мы должны с этим считаться. Пусть Сесиль это запомнит.
— Я понимаю тебя, мама, и, конечно, Сесилю не следует так себя вести. Но если он не всегда вежлив, то это не нарочно. Он мне как-то объяснил, что его раздражают не люди, а вещи, которые они делают. А он не выносит ничего уродливого и убогого.
— А вот когда Фредди поет — это вещь или человек?
— По-настоящему музыкальный человек не может наслаждаться комическими куплетами так, как это делаем мы.
— Так почему бы ему не выйти из комнаты? Он сидит, его корчит, он ухмыляется и портит всем удовольствие.
— Мы не должны быть несправедливы к людям, — неуверенно проговорила Люси.
Что-то подорвало ее решительность и силы, а влюбленность в Сесиля, которую она столь умело поддерживала в себе в Лондоне, здесь вдруг начала ослабевать. Две цивилизации пришли в столкновение — Сесиль намекал, что это произойдет, — и Люси была ослеплена и ошеломлена, словно мощное излучение, которое может быть порождено любой войной цивилизаций, затмило ей взор. Хороший вкус, плохой вкус — это только слова, скроенные по разным выкройкам — как музыка, которая, заблудившись в вершинах сосен, превращается просто в шепот, где соната и комические куплеты уже неразличимы.
Люси все еще находилась в замешательстве, когда миссис Ханичёрч уже переоделась к обеду. Делая это, она бросала вскользь слово за словом, и Люси от этого не становилось лучше. Было очевидно: Сесиль всем решил продемонстрировать свое высокомерие, и он в этом преуспел. Люси же, не зная почему, хотела, чтобы беда пришла не сейчас, а в какое-нибудь другое время.
— Иди переоденься, дорогая; ты опоздаешь.
— Хорошо, мама.
— Ну, и что же ты остановилась? Иди!
Люси подчинилась, но на лестничной площадке остановилась и печальным взором окинула вид за окном. Окно выходило на север, и из него не было видно неба — только сосны, которые спускались в низину. Никакой достаточно определенной угрозы Люси не ощущала, но нечто непонятное заставляло ее вздыхать вновь и вновь:
— О господи, что же мне делать? Что делать?
Ей казалось, что все вокруг вели себя ужасно. А ей не стоило упоминать письмо мисс Бартлетт. Нужно было вести себя осторожнее — ее мать любит задавать неожиданные вопросы. Могла запросто спросить про содержание письма. Господи, что же ей делать? И здесь прыжками сбежавший с верхнего этажа Фредди пополнил ряды тех, кто плохо себя ведет.
— Отличная компания — эти мистер Биб и мистер Эмерсон.
— Мой милый братец! Какой же ты глупый! Ты не должен был вести их купаться на Святое озеро — там слишком много людей. Тебе это нипочем, но другие попали в затруднительное положение. Будь осторожнее, прошу тебя. Не забывай, что это место совсем скоро станет частью города.
— Слушай, а у нас есть какие-то планы на следующее воскресенье?
— Пока нет.
— Я хочу в воскресенье пригласить Эмерсонов поиграть в теннис.
— О Фредди! Я бы этого не стала делать. Особенно после вашего глупого купания.
— А что плохого в том, что мы побегаем по корту? От пары партий они ведь не откажутся! А я заказал новые мячи.
— Я серьезно говорю, что этого не нужно делать. Не нужно, понимаешь?
Фредди со смехом подхватил Люси за плечи и принялся кружить ее в танце. Она сделала вид, что не против порезвиться, хотя с трудом сдерживала гнев. Сесиль, проходя в свою комнату, мельком глянул на них. Возле них топталась Мэри с кувшином горячей воды — разыгравшись, они не давали ей пройти. Наконец дверь отворилась, и миссис Ханичёрч воскликнула:
— Люси! Ну и шум от тебя! Я хотела тебя кое о чем спросить. Ты сказала, что получила письмо от Шарлотты. Это так?
Фредди исчез.
— Да! Но я пойду, я еще не переоделась.
— Как там Шарлотта?
— Отлично!
— Люси!
Бедная девушка вынуждена была вернуться.
— Что за странная привычка убегать, когда я еще не закончила. Шарлотта писала про свой бойлер?
— Свой что?
— Разве ты не помнишь, что в октябре ей должны были снять бойлер, прочистить бак для ванной и сделать еще массу всяческих ужасных вещей?
— Мама! Я не могу запомнить все беды Шарлотты, — с горечью в голосе ответила Люси. — Мне хватает и своих, особенно теперь, когда ты сердишься на Сесиля.
Миссис Ханичёрч могла бы взорваться. Но не взорвалась. Она сказала:
— Подойди ко мне, моя старушка! Спасибо за то, что отнесла мою шляпу, и поцелуй меня.
И хотя ничто в мире не может быть совершенным, на мгновение Люси осознала все совершенство своей жизни, где первые роли играли ее мать, Уинди-Корнер и простиравшаяся вокруг пустошь.
И сразу исчезли все шероховатости. Так обычно и бывало в Уинди-Корнер. В самый последний момент, когда уже начинала скрежетать машина отношений, кто-нибудь из членов семейства подливал на трущиеся части маслица, и все налаживалось. Сесиль презирал подобного рода меры, и, возможно, был прав. Во всяком случае это были не его методы.
Обед начинался в половине восьмого. Фредди пробормотал молитву, все придвинули свои тяжелые стулья к столу и приступили к еде. К счастью, мужчины были голодны. Все складывалось удачно — до пудинга. И тогда Фредди спросил:
— Люси, а что за человек Эмерсон?
— Я видела его во Флоренции, — ответила Люси, надеясь, что этим кратким ответом все и закончится.
— Он из умных или из приличных?
— Спроси Сесиля. Это Сесиль его сюда привез.
— Он умный, как и я, — сказал Сесиль.
Фредди посмотрел на него с сомнением.
— Вы близко общались с Эмерсонами у Бертолини? — спросила миссис Ханичёрч.
— Да нет. Я имею в виду, что Шарлотта общалась еще меньше, чем я.
— О, хорошо, что напомнила. Ты так и не сказала, что пишет Шарлотта.
— Да так, по мелочам, — ответила Люси, спрашивая себя, удастся ли ей просидеть за столом весь обед и не солгать. — Среди прочего она рассказала, что одна ее совершенно ужасная подружка проезжала через Саммер-стрит на велосипеде и думала, не заехать ли к нам. Слава богу, у нее хватило ума этого не делать.