Эмерсон поблагодарил ее, но идти нужно было достаточно далеко, а он теперь не вполне здоров. Миссис Ханичёрч повернулась к Джорджу:
— И он еще хочет уступить дом сестрам Элан!
— Я знаю, — ответил юноша и обнял отца за плечи. Нежность, существование которой Люси и мистер Биб всегда подозревали в этом человеке, неожиданно вырвалась наружу — как утреннее солнце, пронзив тучи, неожиданно освещает серый пейзаж. Люси вспомнила, что, при всех своих странных убеждениях, Джордж никогда не выступал против открытого проявления добрых чувств.
Приблизилась мисс Бартлетт.
— Вы ведь знакомы с нашей кузиной, мисс Бартлетт, — с приятностью в голосе проговорила миссис Ханичёрч. — Вы встречались с ней во Флоренции.
— О да! — сказал старший Эмерсон и двинулся было вперед, чтобы приветствовать даму. Но мисс Бартлетт быстро забралась в экипаж и уже оттуда, из безопасного места, сухо поклонилась. И Люси вдруг ясно осознала: они вновь в пансионе Бертолини, за столом, уставленным бутылками с водой и вином, и вновь продолжается старая как мир битва за комнату с видом на Арно.
Джордж не ответил на поклон Шарлотты. Как мальчишка, он застыдился и вспыхнул; он знал, что дуэнья помнит все.
— Я приду играть в теннис, если получится, — проговорил он и пошел в дом.
Люси понравилось бы все, что сделал Джордж, но его неуклюжесть резанула ей самое сердце: мужчины в конечном итоге не боги; они так же неловки и застенчивы, как девочки; они страдают от неожиданных страстей и нуждаются в помощи. Для девушки ее круга и воспитания слабость мужчины была вещью неведомой, но она уже догадывалась о ее существовании после того, как Джордж во Флоренции выбросил ее фотографии в Арно.
— Джордж, не уходи! — воскликнул старший Эмерсон, который полагал, что разговор с его сыном должен быть желанен всем и каждому.
— Он был сегодня в таком отличном настроении, — пояснил он, обращаясь к миссис Ханичёрч. — И я уверен, что днем он придет к вам.
Люси перехватила взгляд кузины. Что-то, сквозившее в этом взгляде, подтолкнуло ее к шалости.
— Конечно, придет. Я очень надеюсь, — воскликнула она.
И подойдя к экипажу, проговорила тихо:
— Старику ничего не было сказано. Я это знаю наверняка.
Подошла миссис Ханичёрч, и они уехали.
Хорошо, что Джордж ничего не рассказал отцу о своем приключении во Флоренции! Просто замечательно. Но почему сердце Люси прыгало так, словно она увидела красоты небес? Почему эту новость она восприняла с радостью, мера которой была явно непропорциональна событию, ее вызвавшему? Всю дорогу домой копыта лошадей выбивали из дороги мелодию: «он-ничего-не-сказал-он-ничего-не-сказал!» В голове Люси мелодия разрасталась и усложнялась: «Он ничего не сказал отцу, с которым он делится всем. Так что для него это не просто подвиг, как говорила Шарлотта. И он не смеялся мне вслед, когда я уезжала». Она подняла ладонь к горящей щеке. «Он не любит меня. Как это было бы ужасно, если бы любил! Но он ничего не сказал. И ничего не скажет».
Ей хотелось закричать: «Все в порядке! Это секрет, который знаем только мы двое. Сесиль никогда ничего не узнает!» Люси была рада, что Шарлотта заставила ее пообещать молчать о случившемся — в тот последний вечер во Флоренции, когда они, стоя на коленях, паковали свои вещи. Тайна, большая она была или маленькая, была под надежной охраной. Только трое людей во всей Англии знали эту тайну.
Именно так Люси объясняла причины своей радости. Сесиля она встретила, лучась неожиданным весельем. Опираясь на его руку, она спустилась на землю из экипажа и сказала:
— Эмерсоны такие милые люди. А Джордж Эмерсон стал значительно лучше.
— А, мои протеже! — сказал Сесиль. — И как они?
Он давно потерял к Эмерсонам всякий интерес и забыл про свое намерение привезти их в Уинди-Корнер в образовательных, как он это определил, целях.
— Протеже? — воскликнула Люси с особой теплотой в голосе.
Единственная форма отношений, которую признавал Сесиль, были отношения феодальные — отношения покровителя и того, кому покровительствуют. В нем не было и на грош способности к отношениям товарищеским, именно таким, какие искала Люси.
— Ты сам посмотришь, как они. Джордж Эмерсон придет к нам сегодня днем. Он очень интересный собеседник. Только…
У нее едва не вырвалось: «Не покровительствуй ему». Но прозвенел звонок на ланч, и, как это часто бывало, Сесиль не придал значения словам Люси. Привлекательность, а не аргументы, была ее главной силой.
Обычно Люси за едой чувствовала себя подавленной. Сегодня же за ланчем было весело. Правда, время от времени приходилось кое-кого успокаивать — то Сесиля, то мисс Бартлетт, а то некое существо, не видимое глазу, которое шептало ей на ухо: «Твоя веселость ненадолго. В январе ты уедешь в Лондон развлекать внуков знаменитых людей». Но сегодня она чувствовала себя так, словно получила гарантию. Ее мать всегда будет сидеть там, ее брат — здесь. Солнце, хотя и сдвинулось с той точки, где находилось утром, никогда не скроется в этот час суток за западными холмами.
После ланча Люси попросили сыграть. Недавно она видела «Армиду» Глюка, и теперь по памяти сыграла музыку из сцены, где Рено, озаряемый лучами вечного рассвета, пробирается в зачарованный сад — музыку, которая струится, подобно океану волшебной страны, то вздымаясь, то опадая. Эта музыка не для фортепиано, и аудитория скоро стала проявлять нетерпение, а Сесиль, разделяя общую неудовлетворенность, воскликнул:
— Сыграй нам про другой сад — из «Парсифаля».
Люси закрыла инструмент.
— Не очень ответственный исполнитель, — произнес голос миссис Ханичёрч.
Испугавшись, что она обидела Сесиля, Люси резко повернулась. Перед ней стоял Джордж. Он проник в гостиную, не прервав ее игры.
— О, я даже и подумать не могла! — произнесла Люси и, так и не поприветствовав вошедшего гостя, вновь раскрыла инструмент. Сесиль получит своего «Парсифаля», а также все остальное из того, что любит.
— Наш исполнитель изменил свои планы, — проговорила мисс Бартлетт, вероятно что-то подразумевая. — Она сыграет для мистера Эмерсона.
Люси не знала, что ей сделать. Она не знала даже, что она хочет сделать. Сыграв, и весьма посредственно, несколько тактов песни Дев-Цветов из второго акта оперы, она остановилась.
— Я голосую за теннис! — провозгласил Фредди, которому надоело это представление, состоящее из отрывков.
— Я тоже! — отозвалась Люси.
Она закрыла несчастное фортепьяно и, встав, уточнила:
— Мужчины играют двое надвое.
— О, только не я, — сказал Сесиль. — Я вам испорчу всю игру.
Он явно не понимал, что для плохого игрока участие в партии двое на двое может быть спасением.
— Перестаньте, Сесиль! — запротестовал Фредди. — Я играю плохо, Флойд еще хуже. Думаю, что и Эмерсон не лучше нас.