— Ничего.
— Наверно, это нервное, — говорит Жизель. Ролана кивает, слышит от Жизель, что скоро придут родители, чтобы извиниться, и говорит, что хочет немного побыть одна. — Точно, нервное, — говорит Жизель, но возражать не пытается. — В таком случае я отведу родителей на ярмарку. Думаю, они просто обязаны купить что-то в память об этой планете. — Она смотрит на Ролану, ждёт одобрения. Ролана кивает. Жизель улыбается. Ролана смотрит, как она уходит. Желудок пуст, но заказанный завтрак не лезет в горло. Время кажется застывшим, замёрзшим. Всё утро. Весь день. Всю ночь. Ролана вспоминает Жизель и заставляет себя думать о том, что завтра уберётся с планеты. Но пустоты не становится меньше. Онемело, кажется, не только сознание, но и весь мир. Это чувство не проходит весь день и всю ночь. Наоборот. Оно растёт, крепнет. Даже во снах. Таких же застывших и онемевших снах. И утро. Оно не приносит новый день. Нет. Дорога в космопорт, ожидание. Ролана почти не разговаривает. Жизель думает, что она скучает по своей планете. Ролана не возражает — пусть думает, что хочет. Вместе с ними планету покидают ещё два десятка туристов. Одна из них Ваби. Ваби, которая отвергла Ролану. Обида и чувство вины смешиваются, изменяются, теряются где-то в безразличии. Ролана думает, что было бы неплохо поговорить с Ваби, но нужных слов нет. — Больше никогда не вернёмся сюда, — обещает ей Жизель. Ролана кивает. Транспортный челнок приходит ровно по расписанию. Двигатели гудят. Хинар остаётся далеко внизу. Вся жизнь остаётся далеко внизу. Пассажиры галдят, хвастаются купленными сувенирами. Молчат лишь двое из них. Ролана и Ваби. Они сидят недалеко от друга. Иногда Ваби оборачивается, и Ролана встречается с ней взглядом. С таким же онемевшим растерянным взглядом. Но в нём есть что-то ещё. Что-то живое. Ролана уверена, что есть, поэтому даже не думает о том, чтобы подойти к Ваби, заговорить с ней. Её немота другая. Её немота рождена страхом, немота Ваби. У самой Роланы всё иначе. Несомненно, иначе. Она отворачивается и смотрит в иллюминатор на свою планету. Она парит в чёрном космосе. Крохотная, никчёмная, покинутая. Гиливан говорил, что деревни ноаквэ давно мертвы, говорил, что они все покинуты, говорил, что там давно никого нет, кроме нагвалей. То же самое сказали и родителям Жизель, когда они хотели отправиться в резервацию и познакомиться с родителями Роланы. Все мертвы или сбежали. Сбежали ноаквэ, бегут туристы. Ролана видит пассажирский корабль. Транспортный челнок заходит в доки. Когда они летели сюда, никто не говорил им, что планета находится в карантине, сейчас же, получив деньги, туристическим агентствам плевать. Камера дезинфекции ждёт всех, кто вернулся с Хинара. И нет смысла возмущаться. Проще смириться и ждать. Ждать, когда придёт твой черед покинуть душную камеру. Первым выходит толстый мужчина с широкой добродушной улыбкой, которая, кажется, никогда не покидает его лицо. Затем пожилая женщина, с длинными седыми волосами, пара молодожёнов, Жизель, её родители. Ролана ждёт. Ждёт, пока в камере дезинфекции не остаётся она одна. Немота сковывает мысли. Немота сковывает тело. Мягкий свет и призрачная дымка, которой наполнена камера дезинфекции успокаивают, вызывают сонливость. Ролана зевает, собирается закрыть глаза, но ей мешает вспыхнувший экран переговорного устройства.
— Привет, Ролана, — говорит Жизель. Её лицо на экране кажется нереальным, искажённым.
— Что происходит? Почему я всё ещё здесь? — спрашивает её Ролана. Жизель мнётся, говорит, что датчики определили вирус нагваль в крови Роланы, глуповато смеётся, заверяет, что повторный анализ уже начат, что всё будет хорошо, затем неожиданно мрачнеет, начинает злиться, плакать. Она ещё долго что-то говорит, прижимая ладонь к экрану. Ролана молчит.
— Я сказала им, что ты не могла заразиться. Этот вирус, он ведь передаётся не просто так. Нужна близость. Физический контакт. А мы ведь в основном были только в отеле.
— Ты была в основном только в отеле.
— А ты нет?
— Нет.
— Вот как? — Жизель хмурится, вспоминает Ваби, злится. Ролана молчит, понимает, что должна что-то сказать, но слов нет. Теперь, кроме тела и мыслей, немота начинает сковывать и время. Оно замирает, становится тягучим, как смола, которую собирала в детстве с деревьев Ролана. В её далёком беззаботном детстве, которое безвозвратно потеряно. — Ролана? — тихо зовёт Жизель. Доктор стоит за её спиной. Жизель молчит, поэтому говорит он сам. Говорит быстро, сухо, не вдаваясь в детали, но подчёркивая суть. Говорит о вирусе, говорит о невозможности лечения.
— Могу я вернуться на Хинар? — спрашивает Ролана. Холод в груди разрастается, но его поглощает немота. Эта всепроникающая немота.
— Я вернусь с тобой, — слышит она голос Жизель.
— Это лишнее.
— Я не брошу тебя. Не могу бросить.
— Ты должна остаться.
— Тогда и ты останешься. Здесь. Врач сказал, что сможет замедлить развитие вируса. У нас будет неделя, может быть, две.
— Это не время. — Ролана оглядывается. — К тому же я не останусь в этой камере, в этой клетке. — Она вспоминает подвал Гиливана и нагвалей в клетках. — Вы не можете держать меня здесь!
— Но, Ролана…
— Позволь мне вернуться. — Она хочет заплакать, потому что Жизель любит слёзы, понимает слёзы. Но слёз нет. — Пожалуйста, сделай мне последний подарок. — Ролана смотрит Жизель в глаза. Такой далёкой Жизель, словно жизнь с ней была сном. — Я думаю, это был мужчина, Жизель, — говорит Ролана. — Тот, кто заразил меня. Мижан. Я отдалась ему в своём номере. Понимаешь? — Она хочет обидеть Жизель, хочет заставить её перестать плакать, перестать жалеть её. Но Жизель не верит, не хочет верить. — Мне самой хотелось этого. Всегда хотелось. — Ролана смакует детали, моменты. Жизель закрывает глаза, качает головой, просит замолчать. — Просто позволь мне вернуться на Хинар, — говорит ей Ролана. — Просто позволь мне вернуться домой и умереть там, а не в этой холодной камере.
Немота усиливается. Ролана ощущает, как чувства угасают в ней, отходят на второй план. В руке она держит зеркало и всё чаще и чаще проверяет глаза. Пока они синие, у неё есть ещё немного времени. Пассажирский челнок, доставивший её на Хинар, взмывает в небо. Вся её прежняя жизнь взмывает в небо и теряется из вида где-то высоко-высоко. Остаётся лишь космопорт и окруживший его город. Умирающий город. Место надежд Роланы и их крушений, место, где она провела большую часть жизни и которое, после встречи с Жизель, так сильно ненавидела, чтобы не любить, не вспоминать. Но сейчас, идя по залитым полуденным солнцем узким улицам, Ролана не чувствует совсем ничего. Есть лишь понимание, что она заражена, что она станет нагвалем. Ролана останавливается. Идти некуда. Идти незачем. Идти не к кому. Она пытается вспомнить знакомые лица, которые всё ещё ждут её. Но немота добралась и до них, сковала их.
— Я думал, ты улетела, — говорит ей Гиливан, когда она приходит к нему в бар.
— Я тоже так думала. — Ролана заставляет себя улыбнуться, рассказывает о вирусе. Гиливан не двигается, кажется, что даже не дышит. — Пообещай, что не посадишь меня в клетку, — пытается пошутить Ролана, но Гиливан серьёзно кивает головой. Ролана и сама вдруг понимает, что просьба её серьёзна, без намёка на юмор. — Могу я войти? — спрашивает она. Гиливан кивает. Они проходят в его кабинет. Гиливан молчит, держится как-то в стороне, с опаской. — Мы всё ещё друзья? — Ролана смотрит ему в глаза. Гиливан кивает. Ролана улыбается, просит его рассказать, как проще всего убить нагваля. — Ты ведь знаешь это лучше, чем многие, — говорит она, напоминая о клетках в подвале. — Только чтобы смерть не принесла много боли.