Колин, поднырнув под зонтом, проскочил вслед за Дануорти.
Гилкрист, видимо, выключил отопление. В лаборатории стоял такой же собачий холод, как и снаружи, но очки у Дануорти, и без того забрызганные, все равно запотели. Он снял их и стал тереть о промокший насквозь пиджак.
— Вот. — Колин сунул ему комок тонкой бумаги. — Это туалетная. Собираю для мистера Финча. Только ведь Киврин трудно будет отыскать, даже если мы перенесемся в нужное место, а вы сами говорили, что попасть точно в определенное место и время очень непросто.
— У нас уже заложено и место, и время, — ответил Дануорти, протирая очки туалетной бумагой и надевая обратно. В глазах все равно двоилось.
— Боюсь, я вынужден буду вас выпроводить, — сообщил сторож. — Без разрешения мистера Гилкриста я не могу позволить...
— Зараза, — чертыхнулся Колин себе под нос. — Мистер Гилкрист!
— Что здесь происходит? — спросил вошедший Гилкрист. — Что вы здесь делаете?
— Вытаскиваю Киврин.
— Кто вам позволил? Это сеть Брэйзноуза, и вы устроили незаконное вторжение. Я ведь отдал вам приказ не пускать мистера Дануорти на территорию колледжа, — отчитал он сторожа.
— Но мистер Бейсингейм подписал... — Сторож продемонстрировал промокший документ.
— Бейсингейм! — Гилкрист выхватил у него бумагу и принялся рассматривать. — Это не его подпись! — возмущенно выкрикнул он. — Значит, еще и подделка документов вдобавок к незаконному вторжению. Мистер Дануорти, я подаю в суд. А когда мистер Бейсингейм вернется, ему будет незамедлительно доложено о вашем...
Дануорти шагнул к нему.
—А я доложу мистеру Бейсингейму, как исполняющий его обязанности отказался прервать переброску, намеренно подверг опасности историка, препятствовал доступу в лабораторию и в итоге помешал определить темпоральное положение переброшенного. Вы знаете, что показала привязка? — Он с яростью махнул рукой в сторону терминала. — Та самая, которую вы десять дней не пускали моего оператора прочитать из-за горстки болванов, — таких же как вы! — не понимающих принципов путешествий во времени. Так вы знаете, что показала привязка? Киврин ни в каком не в 1320-м. Она в 1348-м, в разгар чумы. — Дануорти кивнул подбородком на экран. — Она там уже две недели. Из-за вашей бестолковости. Из-за ваших... — Он запнулся.
— Вы не имеете права разговаривать со мной в таком тоне, — процедил Гилкрист. — Как и находиться в этой лаборатории. Я требую, чтобы вы немедленно покинули помещение.
Дануорти не ответил. Он шагнул к терминалу.
— Вызовите инспектора, — велел Гилкрист сторожу. — Пусть наведет порядок.
Экран был не просто темный, он не работал. И лампочки на терминале не горели. Рубильник стоял на «выкл».
— Вы отключили питание, — севшим, как у Бадри, голосом проговорил Дануорти. — Вырубили сеть.
—Да, — подтвердил Гилкрист. — И правильно сделал, учитывая некоторых любителей вламываться без спросу.
Дануорти, пошатываясь, потянулся рукой к экрану.
— Вы отрубили сеть.
— С вами все хорошо, мистер Дануорти? — встревожился Колин, шагая к нему.
—Я подозревал, что вы решите вломиться и открыть сеть, продолжал Гилкрист. — Вы ведь не желаете считаться с прерогативой медиевистики. Поэтому я отключил питание — и очень предусмотрительно, как выясняется.
Дануорти не раз слышал выражение «оглушили страшной новостью». Когда Бадри сказал, что Киврин в 1348-м, профессор не сразу осознал всю полноту трагедии. А теперь страх накатил на него, как лавина, вышибая дух.
— Вы отрубили сеть. Вы потеряли привязку.
— Потеряли привязку? Чушь! — возразил Гилкрист. — Там наверняка все предусмотрено и сохранено. Когда питание включится, оно снова...
— То есть мы теперь не знаем, где Киврин? — понял Колин.
—Да, — ответил Дануорти и подумал, падая: «Я повалюсь на пульт, как Бадри». Но этого не случилось. Он мягко качнулся вперед, будто его ударили в спину, и повис на руках Гилкриста.
—Так и знал, — услышал он голос Колина. — Это все потому, что вы не сделали прививку. Бабушка Мэри меня убьет.
— Этого не может быть, — прошептала Киврин. — Какой 1348-й, откуда?
Но все сходилось: и погибший капеллан Имейн, и отсутствие слуг, и боязнь Эливис посылать Гэвина в Оксфорд за выяснениями насчет Киврин. «Там все хворают», — сказала леди Ивольда. В аккурат под Рождество 1348-го чума докатилась до Оксфорда.
— Как же так? — Голос Киврин сорвался на крик. — Как это?! Меня отправляли в 1320-й. Двадцатый! Да, мистер Дану-орти отговаривал, предупреждал про некомпетентность кафедры медиевистики, — но не могли же они отправить меня в совершенно другой год! — Она умолкла. — Выходите все отсюда немедленно! Это черный мор!
Ответом ей были недоуменные взгляды. Неужели переводчик снова переключился на современный английский?
—Черный мор, — повторила Киврин. — Синяя хворь!
— Нет... — выдохнула Эливис едва слышно.
— Леди Эливис, отведите леди Имейн и отца Роша вниз, — распорядилась Киврин.
— Не может такого быть... — пробормотала Эливис, однако покорно взяла Имейн под руку и вывела. Старуха стискивала в ладонях тряпку с мазью, будто серебряный реликварий. Мейзри, зажав уши, кинулась следом.
— Вы тоже идите, — сказала Киврин отцу Рошу. — Я с ним побуду.
— Тпр-р-р-ру-у-уу... — пробулькал клирик с кровати и дернулся, силясь встать. Рош шагнул навстречу.
— Нет! — Киврин ухватила его за рукав, преграждая путь. — Не подходите к нему. — Эта болезнь заразна. — Лишь бы не подвел переводчик, лишь бы подыскал правильное слово. — Она передается через блох и... — Киврин запнулась, не зная, как объяснить про воздушно-капельную инфекцию. — Через телесные жидкости и дыхание. Она смертельна и убивает почти всякого, кто приблизится к недужному.
Киврин напряженно следила за лицом Роша. Понял ли он хоть что-то из этих разъяснений? Под силу ли ему понять? В XIV веке еще ничего не знали о микробах, не имели представления, как распространяются болезни. Чуму считали карой господней. Верили, что ее насылает ядовитый туман, стелющийся по лугам на заре, или взгляд покойника, или колдовство.
— Отче... — позвал клирик, и отец Рош снова попытался шагнуть к кровати, но Киврин не пустила.
— Негоже оставлять человека при смерти, — покачал головой Рош.
«А ведь оставляли, сплошь и рядом, — подумала Киврин. Спасались бегством, бросая больных. Бросали собственных детей, лекари отказывались входить в дом, священники уносили ноги».
Она подобрала с пола тряпицу, предназначенную леди Имейн под основу для вонючего компресса.
— Возьмите, прикройте себе рот и нос, — велела она Рошу.