– Как же вам удалось не ожесточиться на жизнь? – тихо спросил он. – Она дала вам столько поводов.
Он чувствовал, что в ней нет ни тени злобы, желания отомстить кому бы то ни было. Она всем все давно отпустила. Ему подумалось, что она скорее всего никогда и не таила зла; да, ее душа была опустошена и безрадостна, но обиды в ней не было ни на родителей за то, что умерли, ни на бывшего мужа за то, что ушел от нее, ни на врачей за то, что не сумели спасти ее ребенка. Таких, как она, он никогда не встречал, и ему захотелось быть похожим на нее. Сам-то он не смирялся с причиненным ему злом и горько сожалел о прошлом, порой эта горечь становилась непереносимой. Тимми поразила и воодушевила его, он чувствовал, что будет долго помнить все, что она рассказала ему сегодня. Когда он наконец отпустил ее руку, за окном уже темнело. Они проговорили друг с другом много часов. Сестры заглядывали в палату узнать, как она, и деликатно исчезали. Она была в хороших руках, не надо им мешать. Они понимали, что разговор у них серьезный, оба полностью им поглощены. Но вот доктор заметил усталость на лице Тимми.
– Простите, я вас совсем уморил, – стал извиняться он, спохватившись, что сидит у нее так долго. Но ведь она обаятельнейшая женщина, он никогда не забудет того, что ему открылось, когда он разговаривал с ней. Он знал, что, даже услышав ее имя, будет ощущать в душе глубочайшее уважение и восхищение. И он надеялся, что они еще увидятся, когда она снова приедет в Париж. И вдруг его озарило: а ведь встреча с ней – это чудесный подарок Судьбы. Не дай нью-йоркский приятель Жан-Шарля его телефона Тимми, она никогда бы ему не позвонила, ей пришлось бы вызвать отельного врача, о котором ей ровным счетом ничего не известно.
– Мне было так приятно поговорить с вами, – сказала она, слегка улыбнувшись, и наконец-то положила голову на подушку. – Я уже давно никому о себе не рассказываю. – После смерти сына и разрыва с мужем она много лет ходила к психоаналитику, и наконец они оба решили, что цель достигнута. Они добились максимума того, что можно было в ее случае сделать. С остальным она должна смириться, принять это и жить. От прошлого никуда не денешься, и все же прошлое есть прошлое. – Но мне было очень важно рассказать именно вам. Порой нам кажется, что мы знаем человека, понимаем, почему он поступает так, а не иначе, но как же мы ошибаемся! Никому не ведомо, что он пережил и какой прошел путь, – задумчиво сказала она, и Жан-Шарль кивнул, соглашаясь.
– Вы прошли большой путь, Тимми, – убежденно сказал он.
Он не знал никого, кто достиг бы большего, чем она. Ночь, которую он провел возле нее, чудесным образом их связала. Она этого тоже никогда не сможет забыть. Он был здесь, рядом, мало кто еще когда-либо так заботился о ней. Это был человек, которому можно доверять, и она ему доверилась, рассказав о себе.
– Когда вы позволите мне вернуться домой? – спросила она, увидев, что он встал. Спешить ей было не к кому и не к чему, но и в клинике оставаться долго не хотелось.
– Пока не знаю. Сколько-то времени вам придется здесь побыть. Может быть, неделю. Но сначала я позволю вам вернуться в отель и понаблюдаю, как вы будете себя чувствовать. Вы хотите лететь из Парижа сразу в Лос-Анджелес?
Она покачала головой.
– Мне нужно сначала побывать в Нью-Йорке. На следующей неделе у меня там несколько встреч, и одна в пятницу вечером на этой неделе.
– Не уверен, что вам это будет по силам. Полететь вы сможете через неделю, но на вашем месте я бы отправился прямо домой и отдохнул там еще с неделю. Ведь вам же как-никак сделали операцию.
Тимми кивнула. Она уже подумала, что попросит Джейд и Дэвида провести встречи без нее. Они введут ее в курс дела потом, когда она вернется. Главное – это демонстрация их коллекций прет-а-порте, а демонстрации они провели. Все остальное было для нее сейчас второстепенно, и он видел это по ее глазам. Нет, она совсем не такая, какой он представил ее себе сначала. Она не рвалась как можно скорее уехать, а он-то этого от нее и ожидал. Ожидал, что она будет капризничать, раздражаться, требовать, показывать свой характер, как обычно поступают люди, добившиеся такого успеха. Но ничего подобного. Она оказалась доброй, сильной, мудрой, интеллигентной, доброжелательной и деликатной. Казалось, у нее нет и не может быть ни одной темной мысли. И она была ему очень симпатична.
– Пока я не ушел, что-нибудь нужно для вас сделать? Болеутоляющий укол? – спросил он, но она покачала головой.
– Нет, я стараюсь избегать обезболивающих. Все вполне терпимо. Бывало куда хуже.
Он знал, что бывало, не зря она ему столько рассказала о себе. Она не принимала транквилизаторы, даже когда умер Марк. Не в ее характере было прятаться от жестокой реальности и горя, которое эта реальность несет. Она смотрела жизни в лицо – всегда, с самого детства.
– Если вам что-то понадобится, звоните мне на мобильный, – напомнил он ей, и она улыбнулась.
Он тронул ее за плечо, она еще раз улыбнулась, и он ушел. А Тимми еще долго думала о нем. Она давно ни с кем не разговаривала так искренне и откровенно. Давно? Да она вообще никогда в жизни не открывала никому свою душу. Ей было удивительно легко и просто с ним, она доверяла ему совершенно – наверное, впервые в жизни. То, что произошло ночью, разрушило существовавшие между ними преграды, а ведь не случись с ней этой беды, они так бы и остались далекими и чужими друг другу.
Жан-Шарль шел к своей машине и думал о том же самом. Тимми была одной из редких, удивительных женщин, кому можно рассказать обо всем, довериться, и ему так хотелось довериться ей. Она поделилась с ним самым сокровенным – сможет ли он когда-нибудь поделиться с ней тем, что таит от других? Она открыла перед ним свою душу сегодня, рассказала такую горькую повесть своей жизни. Он понимал, что какая-то рана в ее душе все еще кровоточит, быть может, и всегда будет кровоточить. Другие раны постепенно зажили, но и душа, и сердце покрыты глубокими шрамами. Было такое чувство, будто встреча с ней – одно из самых важных событий в его жизни. И у нее было точно такое же чувство, иначе она не доверилась бы ему. Но ведь довериться ему было так легко и естественно! Удивительно, удивительно…
Она ничуть не раскаивалась в своей откровенности. Когда он ушел, ей вдруг подумалось, как хорошо было бы когда-нибудь встретить такого человека, как он, и связать с ним свою жизнь. С ней такого никогда не случалось. Ее и Деррика связывали интересы ее империи, их ребенок, и это, пожалуй, все. У них с самого начала было очень мало общего, не считая, конечно, работы. Расставшись с ним, она поняла, что почти не знала своего мужа, а он так же мало знал ее. А ровня ей скорее такой мужчина, как Жан-Шарль Вернье, может быть, он был бы ее достойным противником, или союзником, или спутником, которому она бы доверяла. Но тут Тимми напомнила себе, что он, как и все стоящие мужчины, женат. Джейд любила повторять, что хорошие мужчины всегда женаты. Раздумывая об этом в палате Американской клиники тем вечером, Тимми стала погружаться в сон, но мимолетно вспомнила, что от Зака так и не было никаких вестей. Это огорчило ее – разве Зак может не огорчить? – но не удивило. Такие мужчины приносят нескончаемые разочарования. Но Тимми за многие годы свыклась с этим. Она столько пережила в своей жизни, что эти разочарования казались пустяком. Уж ей-то есть с чем сравнить, ей, повидавшей столько горя. На противоположном полюсе от Заков находятся такие мужчины, как Жан-Шарль. Выдающиеся личности, достойные восхищения и уважения. И доверия. И почему-то всегда по какой-нибудь причине недосягаемые, недостижимые. Чаще всего они, как Жан-Шарль, уже кому-то принадлежат. И все же Тимми была благодарна судьбе за нынешний долгий разговор с ним. Она почувствовала в нем родную душу. Это была такая редкость, такое счастье, что ничего больше ей сейчас было и не надо.