Дэвид по-прежнему твердо стоял на том, что Тимми следует позвонить Жан-Шарлю и рассказать о ребенке. Но всякий раз, как он об этом заговаривал, она упрямо давала ему отпор. Дэвид даже подумывал, что ему надо бы набраться смелости и самому позвонить Жан-Шарлю, но он слишком уважал решения своего босса, даже если считал их ошибкой.
– Ребенок имеет право расти с отцом, – сказал он ей однажды, но Тимми в ответ покачала головой.
– Я же росла без отца. И ничего, выросла.
– Ты совсем другое дело. У тебя не было выбора.
– Не хочу, чтобы он был со мной или с ребенком из жалости к нам или из чувства долга. Если бы он раньше ушел от жены, было бы совсем другое дело. А он не ушел. Так что мы теперь сами с усами. И я не хочу быть чьей-то брошенной любовницей да еще с ребенком в придачу. У меня довольно гордости.
Все в ней вскипело от этой мысли, но лицо осталось горестным и потерянным, – так же было и на душе.
– Позволь спросить тебя, Тимми, а разве он тебя бросил? Это ты бросила его. Ты даже солгала ему, что у тебя есть кто-то другой. Ты порвала с ним. Ты с ним, а не он с тобой. И при этом нанесла ему удар под ложечку.
– Рано или поздно он все равно бы порвал со мной. Он же не хотел видеть меня. Еще немного – и он сказал бы, что не хочет разрушать свою семью.
Тимми была в этом уверена, Джейд с самого начала оказалась права.
– Теперь тебе этого никогда не узнать, согласись, – резко сказал Дэвид. Но Тимми было не поколебать, равно как и Джейд, которая твердила, что Тимми поступила совершенно правильно, хотя сама Джейд недавно обручилась со своим архитектором. Она обеими руками голосовала за любовь, но только не с женатыми мужчинами. Такая любовь, утверждала она и свято верила в то, что говорит, – это тупик.
В Нью-Йорке их показ прошел с большим успехом, потом они полетели в Милан и Лондон, как всегда. А когда наконец добрались до Парижа, Дэвид увидел, что Тимми не только смертельно устала, но и подавлена. Куда девалось воодушевление, которое всегда охватывало ее в Париже. Она делала все, что необходимо, для проведения презентации, была так же безжалостна во время примерок на манекенщицах, как и всегда, но ни разу не вышла из гостиницы и ужинала у себя в номере. Нигде не бывала и всеми силами старалась, чтобы ее никто не увидел. Она все еще прятала свою тайну под фалдистыми накидками и драпировками, но скрывать то, что было под ними, становилось с каждым днем все труднее. За время демонстрационной поездки ребенок заметно вырос, и когда Тимми оставалась одна в своем номере и натягивала джинсы, сбросив сшитую ею накидку, которая искусно маскировала своими складками и драпировками ее живот, то он казался просто огромным.
Дэвид подозревал, что Тимми боится случайно встретиться в Париже с Жан-Шарлем. Едва кончив работу, она тут же скрывалась у себя в номере, как мышка. Джейд и Дэвид несколько раз звали ее куда-нибудь поужинать, но она всякий раз отказывалась и говорила им, чтобы шли без нее. Да и то сказать – как же она устала.
Почему-то на этот раз парижское дефиле с самого начала не заладилось. До Парижа все шло как по маслу, а в Париже, как выразилась Тимми, у луны, видно, начался понос. Все, что только могло сорваться, срывалось. Две манекенщицы заболели, третью посадили в тюрьму за то, что продавала на тусовке кокаин и ее за этим занятием поймали. Их парижский флорист перепутал заказы, доставил им совсем не те цветы, что нужно, и уже ничего не мог исправить. На подиуме оказалось что-то наподобие трех трамплинов, и если дорожку не выровнять, то манекенщицы на высоченных каблуках переломают себе шеи на скользкой поверхности с буграми. Тимми приказала, пусть делают что хотят, платят сколько нужно, но чтобы ко вторнику все было в идеальном порядке. И в довершение всего что-то случилось с освещением, оно то и дело гасло, и помещение погружалось во мрак. Вызвали электриков, стали чинить, и тут сорвалась ферма со светильниками, упала на электрика и сломала ему плечо. Было такое ощущение, будто их кто-то проклял.
Тимми крепко выругалась от досады. Они до сих пор ждали манекенщиц, чтобы начать репетицию. Пятеро опаздывали, явилась одна, но сильно навеселе. Портнихи не успели сделать подгонку после примерок.
– Ну вот скажи, Дэвид, какая еще пакость может случиться? Не удивлюсь, если сюда сейчас ворвется стадо слонов.
– Ничего, Тимми, всякое бывает, сама знаешь, – стал успокаивать ее Дэвид. Но нынче и правда все шло вкривь и вкось.
– Господь с тобой, в Париже? В Оклахоме сколько угодно. Но мы не можем так опозориться в Париже, пресса сожрет нас, – сказала Тимми несчастным голосом. С той минуты как они прилетели в Париж, с ее лица не сходило выражение тоскливой обреченности. Быть в одном городе с Жан-Шарлем и не встретиться с ним! Эта мысль грызла ее день и ночь.
Их вчерашняя репетиция напоминала эпизоды из «Братьев Маркс» [7] , и Тимми настояла на генеральной репетиции, хотя освещение было не в порядке и «трамплины» с подиума еще не сняты. Один как-то удалось убрать, но осталось еще два.
– О чем только эти идиоты думали, когда строили помост? Явно были под кокаиновым кайфом, – негодовала Тимми. Она уже несколько дней не давала никому покоя и хотела только одного – чтобы демонстрация скорее прошла. Как будет хорошо, когда она приедет домой и отключится от всех забот. Париж ей был сейчас ненавистен. Она могла думать только о Жан-Шарле, вспоминать, как он вошел восемь месяцев назад в ее гостиную в этом самом отеле и как она с первого взгляда влюбилась в него, вспоминать и плакать. Но другим она об этом не говорила. Им и не надо было ничего говорить, они сами все видели. Скорее бы завершился этот показ, и как только он кончится – домой, сразу же домой.
В четыре часа дня все было готово, чтобы начать генеральную репетицию. Освещение кое-как исправили, остались какие-то мелочи. Пора начинать, распорядилась Тимми. Все манекенщицы пришли, платья подогнали. Тимми весь день не ела, для поддержания сил без конца сосала чупа-чупсы. И тут одна из ферм со светильниками снова погасла. Тимми поднялась на подиум, чтобы как следует рассмотреть все снизу.
– Осторожнее, как бы она на тебя не упала, – пошутил Дэвид, и тут ферма и в самом деле начала падать с потолка, Тимми сделала шаг назад и сумела увернуться, однако поскользнулась на одном из оставшихся «трамплинов» и упала навзничь на пол, все ахнули и бросились к ней. Только Дэвид и Джейд знали, что она беременна, но упала она так сильно, что испугались все. Когда Дэвид подбежал к ней, лицо у нее было ошеломленное и бледное до синевы, и он подумал, что наверняка она ударилась головой.
Дэвид опустился на колени возле нее и посмотрел ей в глаза. Она лежала на спине и не шевелилась и никак не могла перевести дух.
– Тимми, ты как?… Скажи что-нибудь…
Она смотрела на него и, казалось, сначала ничего не могла сообразить, все молча глядели на нее. Дэвид отошел и оставил ее наедине с Джейд.