Однако в Дэвиоте ей попался на глаза рослый, поджарый самец с рюкзаком, державший перед собой картонку с надписью «ТУРСО». Выглядел он недурно. После обычных двух проездов Иссерли остановилась, проскочив мимо него ярдов на двенадцать. И смотрела в зеркальце заднего вида, как он бежит к ней, подбрасывая плечами рюкзак.
Должно быть, очень сильный, подумала она, потянувшись к ручке пассажирской дверцы, раз может бегать так быстро с тяжелым рюкзаком.
Поравнявшись с машиной, он замялся у открытой Иссерли дверцы, придерживая свою слишком ярко раскрашенную поклажу длинными бледными пальцами. И улыбнулся, словно извиняясь, — рюкзак его превосходил размерами Иссерли и на заднем сиденье явно не поместился бы.
Она вылезла из машины, открыла багажник, как всегда пустой, если не считать канистры с топливом и маленького огнетушителя. Совместными усилиями они загрузили туда его ношу.
— Большое вам спасибо, — сказал он серьезным, звучным голосом, обязанным своим происхождением, что мгновенно поняла даже Иссерли, отнюдь не Соединенному Королевству.
Она вернулась на водительское сиденье, он опустился на пассажирское, и машина тронулась с места как раз в тот миг, когда солнце скрылось за горизонтом.
— Я рад, — сообщил он, наполовину бессознательно переворачивая плакатик надписью «ТУРСО» вниз и укладывая его на обтянутые оранжевыми тренировочными штанами колени. — Не так-то легко поймать машину после наступления темноты.
— Людям нравится видеть то, что они получают, — согласилась Иссерли.
— Это понятно, — ответил он.
Иссерли откинулась на спинку сиденья, распрямила руки, — дабы он получше разглядел то, что может получить.
С этой машиной ему повезло. Получается, что к ночи он сможет попасть в Турсо, а завтра и на Оркнеи. Конечно, до Турсо еще ехать и ехать, больше ста миль в северном направлении, однако машина, делая в среднем миль пятьдесят в час — да пусть и сорок, как эта, — теоретически способна покрыть такое расстояние меньше, чем за три часа.
Правда, он пока не спросил у нее, куда она направляется. Не исключено, что она подвезет его немного, а после скажет, что дальше им не по пути. Впрочем, она поняла, по-видимому, смысл сказанного им о том, как трудно поймать машину в темноте, а из этого следует, что она не собирается высаживать его на дорогу в сгущающейся темноте, проехав всего десять миль. Заговорит она скоро, тут и сомневаться не в чем. Последние слова произнес он. И снова открывать рот было бы с его стороны невоспитанностью.
Выговор у нее, насколько он может судить, не шотландский.
Возможно, она из Уэльса, валлийцы произносят слова примерно так же. А может быть, из Европы, хотя определенно не из тех стран, в которых он успел побывать.
Подсадить его в машину — поступок для женщины необычный. Женщины почти неизменно проезжали мимо него: пожилые, покачивая головами, — так, точно он пытался проделать прямо на дороге некую безрассудную глупость, скажем перескочить, совершив сальто, через несколько машин; молодые, окидывая его страдальческими, нервными взглядами — как будто он уже успел и влезть в их машину, и даже допечь их непристойными приставаниями. Эта женщина совсем иная. Дружелюбная, с большой грудью, которую она выставила ему на показ. Остается надеяться, что она не рассчитывает вступить с ним в сексуальные отношения того или иного рода.
Ну, разве что в Турсо.
Жаль, что пока она смотрит вперед, как следует разглядеть ее лицо он не может. Лицо у нее совершенно замечательное. Он еще ни разу не видел очков с такими толстыми стеклами. Сомнительно, чтобы в Германии человеку со столь плохим зрением выдали бы водительские права. Да и осанка ее, насколько он может судить, свидетельствует о неладах с позвоночником. Кисти рук большие, но необычно узкие. Кожа на ободе ладони, от мизинца и до запястья, отливает, в отличие от всей остальной, ороговелой гладкостью, не исключено, что это рубцовая ткань, результат хирургической операции. Зато груди у нее совершенные, безупречные груди, — возможно, впрочем, что и над ними потрудился хирург.
Ну вот, она повернулась к нему. Дышит ртом — так, точно ее совершенной формы носик тоже был вылеплен пластическим хирургом и оказался слишком малым для ее потребностей. Увеличенные очками глаза слегка налились кровью от усталости, но все же остались — насколько он может судить — поразительно красивыми. Райки, зеленовато-карие, лучатся, как… как разглядываемые в микроскоп предметные стеклышки с некой экзотической бактериальной культурой.
— Итак, что ожидает вас в Турсо? — поинтересовалась Иссерли.
— Не знаю, — ответил он. — Возможно, ничего.
Сложение у него, заметила она теперь, великолепное. Обманчиво худощавое тело, состоящее из сплошных мышц. Пожалуй, он смог бы, если бы она ехала на малой скорости, пробежать рядом с ее машиной целую милю.
— А если так и случится?
Он состроил гримасу, бывшую, надо полагать, благовоспитанным эквивалентом пожатия плечами.
— Я направляюсь туда лишь потому, что ни разу там не был, — пояснил он.
Походило на то, что возможность попасть в Турсо наполняла его и тоской, и энтузиазмом сразу. Густые, светло-серые брови стопщика сошлись над его бледно-голубыми глазами, будто грозовые тучи.
— Так вы всю страну объезжаете? — спросила она.
— Да.
Произношение у него было подчеркнуто точное, но какого-либо высокомерия лишенное; походило, скорее, на то, что ему приходится затаскивать каждую фразу на скромных размеров гору и только потом отпускать на свободу.
— Начал с Лондона, десять дней назад.
— Путешествуете в одиночку?
— Да.
— Впервые?
— В молодости я много поездил по Европе с моими радетелями. (Последнее слово он выговорил так, что Иссерли поняла его смысл не сразу.) Однако думаю, что в определенном смысле я видел все глазами радетелей. А теперь хочу увидеть своими.
Стопщик бросил на нее нервный взгляд, словно говоривший, что он сознает, насколько глупо вести на подобном уровне разговор с не знакомой ему иностранкой.
— Ваши родители это понимают? — осведомилась Иссерли и, внутренне расслабившись, поскольку ей стало понятно, как с ним разговаривать, позволила себе нажать на акселератор немного сильнее.
— Надеюсь, они поймут, — ответил он, смущенно нахмурившись.
Как ни соблазнительно было пройтись по этой возникшей между ними соединительной нити до дальнего ее окончания, Иссерли понимала, что уже выведала о его радетелях столько, сколько он готов был, по крайней мере, сейчас, ей рассказать. И потому спросила:
— А родом вы откуда?
— Из Германии, — ответил он. И снова нервно взглянул на Иссерли, словно ожидая, что она набросится на него без всякого предупреждения. Иссерли попыталась успокоить его, приведя свои расспросы в соответствие с нормами серьезности, которые он, похоже, считал для себя обязательными.