Нынешний день начался неудачно.
Еще не добравшись до шоссе, переезжая железнодорожные пути по эстакаде, находящейся у коматозной деревушки Ферн, она услышала, как что-то дребезжит над колесом с пассажирской стороны. Вслушалась, задерживая дыхание и гадая, что оно пытается сказать ей на своем мудреном иностранном языке. Был ли этот дребезг мольбой о помощи? Мгновенным ропотом? Дружеским предостережением? И продолжала вслушиваться, пытаясь представить, как вообще могла бы машина давать водителю понять, что ей требуется.
Красная «королла» не была лучшей из машин, какими когда-либо управляла Иссерли, и особенно скучала она по серому универсалу «ниссан», на котором осваивала искусство вождения. Он подчинялся ей тихо и спокойно, почти не шумел, и места у него сзади было предостаточно — хоть койку ставь. Однако проездила Иссерли на нем всего лишь год, а потом его пришлось отправить на автомобильное кладбище.
С тех пор она попробовала пару машин, однако они были меньше, а необходимые, сделанные на заказ и перенесенные с «ниссана» приспособления приживались в них плохо и доставляли ей немало хлопот. Вот эта красная «королла» слушалась Иссерли неохотно и временами капризничала. Нет, она, конечно, стремилась стать хорошей машиной, но у нее не получалось.
Всего в нескольких сотнях метров от пересечения с шоссе по обочине неторопливо вышагивал, подняв вверх голосующий большой палец, густоволосый юнец. Иссерли прибавила скорость, миновала его, и он лениво вскинул руку вверх, выпростав из кулака еще два пальца. Он знал ее в лицо, смутно, и она знала его, тоже смутно. Оба были местными жителями, хотя встречались только в мгновения вроде этого. Иссерли взяла себе за правило: от местных держаться подальше. Свернув в Килдари на А-9, она взглянула на часы приборной доски. Дни удлинялись быстро: всего 8:24, а солнце уже оторвалось от края земли. Небо отливало цветом в синяк, плотски-розовые облачка, плывшие за чисто белыми кучевыми, говорили, что день предстоит холодный и ясный. Снег не выпадет, однако иней будет искриться еще не один час, а ночь опустится на землю задолго до того, как воздух успеет согреться.
Если взглянуть с точки зрения работы Иссерли, ясный день вроде этого был хорош для безопасной езды, но нехорош в смысле стопщиков. Лишь на редкость закаленные экземпляры способны выходить в такой день на дорогу в рубашках с короткими рукавами, дабы показать, какие они крепыши, большинство же их будет укрыто пальто и слоями шерсти, которые затруднят для нее их оценку. Даже изможденный человек может, напялив достаточное число одежек, сойти за качка.
Машин в зеркальце заднего вида не наблюдалось, и она разрешила себе плестись по шоссе на скорости 40 миль в час, в частности, и для того, чтобы проверить, как обстоят дела с дребезжанием. Похоже, источник его сам себя починил. Конечно, думать так означало принимать желаемое за действительное, и все же, после ночи, наполненной томительной болью, дурными видениями и прерывистым сном, мысль эта была ей приятна.
Она старательно и глубоко дышала сквозь узкие, маленькие, почти не пропускавшие воздух ноздри. Воздух был свеж, морозен и слегка пьянил, точно подаваемый сквозь маску чистый кислород или эфир. Сознание ее колебалось на перепутье двух дорог: одна вела к сверхактивному бодрствованию, другая назад, ко сну. И Иссерли знала, какую оно, скорее всего, изберет, если ему вскоре не подвернется и не встряхнет его возможность наступательных действий.
Она уже проехала несколько мест, на которых обычно стояли голосующие, и ни одного не увидела. Только дорогу и широкий, пустой простор.
Три-четыре капли прибредшего невесть откуда дождя упали на ветровое стекло, и дворники размазали их, обратив в нечистые одноцветные радуги, лишившие ее возможности ясно видеть дорогу. Иссерли пустила на стекло струйку воды из скрытой в капоте бутылки, и ей показалось, что прошло бесконечно долгое время, прежде чем мир снова расчистился перед ней. Почему-то операция эта сильно утомила ее: как будто она использовала не воду, а некую жизненно важную влагу собственного организма.
Иссерли попыталась заглянуть в будущее, увидеть себя уже остановившей где-то машину, в которой с ней рядом сидел крепкий, молодой автостопщик; представить, как она тяжело дышит, прижимаясь к нему, как гладит его по волосам и обхватывает за поясницу, чтобы придать ему необходимую позу. Однако фантазии этой оказалось не достаточно, чтобы помешать векам слипаться.
И когда Иссерли уже начала подумывать, не подыскать ли ей место для стоянки и не поспать ли какое-то время, она заметила почти за линией горизонта некий силуэт. Мгновенно возбудившись, она настороженно приоткрыла веки, поправила очки. Потом проверила в зеркальце заднего вида, что у нее с лицом и волосами. Напучила на пробу алый, как губная помада, ротик.
Проезжая мимо стопщика в первый раз, она увидела, что это самец — рослый, широкоплечий и довольно небрежно одетый. Голосовал он двумя пальцами сразу — большим и указательным, но вяло, как будто простоял здесь лет уже сто. А может, ему просто не хотелось казаться слишком уж жаждущим, чтобы его подвезли.
На возвратном пути Иссерли отметила, что он довольно молод и очень коротко острижен — в шотландском тюремном стиле. Тускло-коричневая, точно грязь, одежда. Тело стопщика впечатляюще распирало куртку, хотя по причине его мускулистости или лишнего жирка — это еще предстояло выяснить.
Подъезжая к нему в третий раз, Иссерли поняла, что он на редкость высок. Стопщик смотрел прямо на нее, сообразив, возможно, что уже видел Иссерли пару минут назад: машин на дороге было мало. Тем не менее, рукой ей не замахал, просто держал ее лениво вытянутой над дорогой. Упрашивать — не его стиль.
Иссерли сбавила скорость и остановила машину прямо перед ним.
— Запрыгивайте, — сказала она.
— Ура! — бодро воскликнул он, плюхнувшись на пассажирское сиденье.
Уже по одному этому слову, выпаленному без улыбки, хотя отвечающие за улыбку лицевые мышцы в восклицании и участвовали, Иссерли кое-что о нем поняла. Он был из тех, кто от произнесения слова «спасибо» увиливает, как если бы благодарность была западней. В мире этого молодого самца Иссерли не смогла бы сделать для него ничего, что обратило бы его в должника, любой ее поступок был бы только естественным. Она остановилась, чтобы подвезти его — отлично. Почему бы и нет? Она предложила ему нечто такое, за что таксист содрал бы целое состояние, а он произнес всего лишь «Ура!», как будто Иссерли была его собутыльником и просто оказала ему пустяковую, небрежную услугу — ну, скажем, пепельницу пододвинула поближе.
— Пустяки, — отозвалась Иссерли — так, точно он ее все-таки поблагодарил. — Куда направляетесь?
— На юг, — ответил он, глядя на юг.
Прошла долгая секунда, затем он натянул поперек торса ремень безопасности, словно признал — неохотно, впрочем, — что без этого машина с места не стронется.
— Просто на юг? — поинтересовалась Иссерли, на малом ходу отъезжая от обочины и осторожно, как всегда, перебрасывая рычажок индикаторов, но не приводя в действие ни головные фары, ни дворники, ни икпатуа.