Лифт пришел, Амлис Весс послушно вступил в него. Его кости и мышцы двигались под мягкой шкурой плавно и непринужденно, как у танцора. Наверняка — бисексуал, как все богачи и знаменитости.
Обнаружив, что для них троих кабина лифта маловата, Амлис Весс вопросительно взглянул на Иссерли, и та, поведя подбородком, дала понять, что ему и Инсу надлежит подняться наверх первыми, а она последует за ними. Постаравшись одновременно внушить ему всей своей позой, что питает к нему опасливое, брезгливое отвращение — такое, точно он, Амлис Весс, это некое уродливое животное, способное вывалять ее в грязи — сейчас, когда она слишком устала, чтобы счищать с себя грязь.
Как только лифт ушел, Иссерли замутило, ей стало казаться, что земля смыкается вокруг нее, а дышать она вынуждена миазмами чужого, уже использовавшего здешний воздух дыхания. Любое подземелье всегда было для нее кошмаром — особенно такое, как это. Чтобы не сойти здесь с ума, нужно быть существом недоразвитым.
— Ну давай же, опускайся, — прошептала она, всей душой моля о спасении.
Когда все они — Иссерли, Амлис Весс и пятеро работников фермы — выстроились на полу амбара, перед ними предстало зрелище мрачное и сюрреалистичное. Водселей перенесли в амбар: сначала живого, потом три окровавленных трупа. Собственно говоря, живой теперь уже живым не был: перед переноской Енсель на всякий случай ввел ему дозу икпатуа, которая, увы, привела к остановке и без того перенапрягшегося сердца животного.
Тела водселей лежали рядком на бетоне в центре амбара. Из ног того, что пребывал в наибольшей сохранности, еще продолжали сочиться капли крови, головы застреленных кровоточить более-менее перестали. Бледные, поблескивавшие покрывшим их ледком, все четверо выглядели огромными фигурами, созданными салом, неравномерно стекшим с волосистых фитилей свеч.
Иссерли обвела их взглядом, потом посмотрела на Амлиса Весса, потом снова на трупы, словно проводя прямую линию, вдоль которой надлежало последовать его взгляду.
— Ну что? — с вызовом спросила она. — Вы довольны собой?
Амлис Весс повернулся к ней, оскалив от жалости и отвращения, зубы.
— Знаете, очень странно, — сказал он. — Совершенно не могу припомнить, как я стрелял в этих несчастных животных.
— Вы могли бы с таким же успехом и перестрелять их, — выпалила Иссерли, оскорбленная неуместным фыркливым смешком стоявшего за ее спиной Инса.
— Ну, как скажете, — произнес Амлис Весс тоном (если не говорком), к какому сама она прибегала, шутливо успокаивая какого-нибудь помешавшегося на своих страхах автостопщика.
Иссерли просто-напросто закоченела от гнева. Гребаный ублюдок, элита, мать ее! Типичный богатый молокосос, избалованный маленький магнат! Что он ни учини, все правильно, так?
— Зачем вы это сделали? — без обиняков спросила она.
— Я — противник умерщвления животных, — не повышая голоса, ответил он. — Только и всего.
На миг у не поверившей своим ушам Иссерли отвисла челюсть, но затем она, разъярившись пуще прежнего, указала Амлису на пальцы водсельских ног, на сорок, примерно, распухших колышков, неровно возвышавшихся над бетоном.
— Посмотрите сюда, — запальчиво потребовала она, выбрав водселя, пострадавшего сильнее прочих. — Видите, как посерела и размякла его подошва? Это называется обморожением. Результат воздействия холода. Эти участки тела мертвы, господин Весс. И животное это наверняка погибло бы, просто-напросто от того, что попало под открытое небо.
Амлис Весс неловко поежился, впервые показав, что не так уж он в себе и уверен.
— Мне трудно в это поверить, — хмуро сказал он. — В конце концов, все они оказались в своей стихии.
— В своей? — взревела Иссерли. — Вы шутите?
Она ткнула пальцем в обмороженную ступню, ненароком проделав в ней новую дырку.
— По-вашему, это результат того, что они наслаждались своей природной стихией? Радовались ей и… резвились?
Амлис Весс открыл было рот, намереваясь что-то сказать, но передумал. Вздохнул. И от этого вздоха белый мех на его груди разгладился.
— Похоже, я чем-то рассердил вас, — веско произнес он. — И сильно. Что странно, поскольку я не думаю, что гнев ваш вызван ущербом, который я причинил этим животным. Вы же сами собирались вот-вот убить их, разве не так?
Все остальные мужчины с неосознаваемой ими самими жестокостью уставились вслед за Вессом на Иссерли, ожидая ее ответа. Она молчала, сжав кулаки. И вдруг поняла, что сжать их по-настоящему ей не по силам из-за неотвратимой боли, которую создавала такая попытка там, где находились ампутированные шестые пальцы. А это в свой черед, напомнило Иссерли о том, как сильно отличается она от мужчин, стоявших перед ней полукругом, за образованной трупами линией, отделявшей ее от них. Она инстинктивно понурилась, словно собираясь встать на четвереньки, но затем скрестила на груди руки.
— Я считаю, что за господином Вессом следует присматривать, пока он не отправится на корабле туда, откуда прибыл, иначе он причинит нам новые хлопоты, — ледяным тоном сообщила она, ни к кому, в частности, не обращаясь. И покинула амбар, делая один медленный, мучительный шаг за другим.
Оставшиеся некоторое время хранили молчание.
— А вы ей понравились, — наконец, уведомил Амлиса Весса Инс. — Я это сразу заметил.
Часом позже, в сорока милях от фермы, на исхлестанном ветром шоссе А-9 осоловелая Иссерли прищурилась, вглядываясь в придорожное электронное табло, на котором значилось: «УСТАЛОСТЬ УБИВАЕТ. ПЕРЕДОХНИ». Табло было, по собственному его признанию, «экспериментальным», на нижнем ободе его значился телефонный номер, позвонив по которому, водители могли поделиться своими впечатлениями о нем.
Направляясь в Инвернесс, Иссерли проезжала под этим табло сотни раз и всегда гадала, не появится ли на нем в один прекрасный день существенная для водителей информация: новости об автомобильных катастрофах, сведения о возникших впереди пробках или о том, какой силы ветер дует нынче на Кессокском мосту. И ни разу ничего подобного не увидела. Только общего толка наставления касательно скорости, вежливости и усталости.
Сегодняшнее наставление вызвало у нее скорбную улыбку. Что верно, то верно: она и вправду устала и нуждается в отдыхе. Смешно, конечно, — отчасти — получить такую рекомендацию от бездушной машины, но зато ее и исполнить легче. Прислушиваться к советам таких же людей, как она сама, Иссерли никогда не умела.
Она съехала с шоссе на стояночную площадку, выключила двигатель. Развоевавшееся солнце било ей прямо в глаза, она подумала, не затемнить ли стекла, и решила, что не стоит: заснуть и проснуться оттого, что в твое янтарное окошко стучит полицейский, — нет уж, спасибо. Пока этого ни разу не случалось, но, если случится, ей придет конец. Полицейский может пожелать увидеть много такого, чего у нее нет — включая пару водсельского размера глаз за толстыми стеклами ее больших очков.