И лишь когда первая машина пронеслась, хрипло визжа, мимо нее, нанеся громовый удар по боковому зеркальцу и осыпав машину дождем стеклянных осколков, Иссерли сообразила, где она и что происходит. По-прежнему ослепленная фарами, она вывернула руль против часовой, и еще несколько машин, по кругу, как ей показалось, проскочили в опасной близости от нее, осыпая ее дверцу глухими залпами вытесняемого ими воздуха.
А потом опасность отлетела, так же резко, как полыхнула, в прошлое, и машина Иссерли снова стала одной из многих, опрятной чередой следующих по сумеречной дороге в Турсо.
При первой же возможности Иссерли свернула на стояночную площадку и некоторое время просидела, трясясь, потея и наблюдая, как на землю безмолвно опадают снег и ночь.
Она не погибла, однако погибнуть могла и мысль об этом пугала ее. Как страшно хрупка жизнь человека, если ее можно утратить в одно не замеченное им мгновение, — для этого ему довольно лишь уклониться на несколько градусов от направления, в котором он движется. Выживание невозможно считать само собой разумеющимся: оно зависит от сосредоточенности и удачи.
Поневоле задумаешься.
Сегодня она подошла к гибели ближе, чем за все проведенное ею на дорогах время, даже включая первые трудные дни за рулем. А кто виноват? Сомнений у Иссерли не было: все тот же Амлис Весс. Четыре долгих года водила она машину и никогда никаких проблем на дороге не создавала. Она была, вполне вероятно, самым осторожным из всех водителей мира, так чем же столь уж отличен от всех остальных сегодняшний день? Присутствием Амлиса Весса, вот чем. Это он и его ребяческое вредительство едва не отправили ее в пасть смерти.
Какого хрена он вообще тут делает? Он, не способный назвать разницу между водселем и собственной задницей? Кто позволил ему залезть в грузовой корабль? Или старик Весс не знает, как опасен его сыночек? На карте стоит столь многое, так почему же никто не следит за порядком?
Прошло еще несколько минут, прежде чем Иссерли успокоилась настолько, что поняла: она просто-напросто бредит. Мысленно, то есть. И даже сейчас, осознав это, понимает: ясность мышления остается для нее почти недоступной. Весь этот день волны безрассудства накатывали на нее, грозя накрыть с головой. Ей приходилось силой принуждать себя перебирать одну за другой все ее более насущные, практические нужды. Гнев на Амлиса Весса, параноидальные страхи, связанные с Енселем и его тупоумными дружками, — все это могло подождать до времени, когда она, целая и невредимая, покинет дорогу. (И все же: разве не поразительно, что никто из мужчин не защитил ее от наскоков Амлиса Весса! — все они заодно, тут и сомневаться, мать их, не в чем, — или в случившемся присутствовало нечто большее?) Ладно, не важно, не важно: проверь, что у тебя с горючим.
Бак почти пуст. Это необходимо поправить.
Да и желудок, если подумать, вот уже несколько часов, как пережег все свое топливо: она помирает с голода, того и гляди в обморок грохнется! Господи, когда же она ела-то в последний раз? Вчера утром! А сегодня с предрассветного часа, почти не спав, носилась по дорогам, что твоя маньячка.
Если честно, следует взглянуть фактам в лицо: с первой же минуты ее сегодняшней езды по дорогам она сама была трагедией, только и ждавшей возможности разразиться.
Усталая до мозга костей, мучимая дурнотой, Иссерли остановилась у «Гаража Донни» в Килдари, чтобы купить бензин. Жаль, что невозможно было с такой же легкостью приобретать топливо для своего тела. Понемногу подвигаясь по магазинчику в очереди других водителей, она с вожделением посматривала на облитые нездоровым флуоресцентным светом пакетики съестного. Насколько она могла судить, ничего, пригодного для употребления человеком, здесь не было.
Но ведь что-то же быть должно. Нужно только сделать правильный выбор. А это не просто. Когда она в последний раз рискнула съесть нечто, предназначенное для водселей, ей пришлось потом три дня провести в постели.
Мешкотная от нерешительности, она оглядела магазин: не продаются ли в нем кассеты, Джона Мартина или музыкантов с именами, как у животных кормов, и чтобы ровно за пять или 10 фунтов. Кассет не было никаких.
Да, так что касается неудачного опыта с пищей водселей: возможно, ошибка ее состояла в выборе чего-то, выглядевшего в точности как стручки серсильды, спрессованные в брусочки и обжаренные. Наверное, на этот раз лучше выбрать что-нибудь не по внешнему виду, а по тому, из чего оно сделано. На самом-то деле, взять что-то необходимо, пока еще есть такая возможность. Риск свалиться потом в постель определенно перевешивался риском, которым чревато продолжение езды на совершенно пустой желудок.
Очередь укорачивалась, скоро ей придется заплатить за бензин, иначе она привлечет к себе ненужное внимание. Иссерли вытянула из маленькой металлической корзинки пакетик чипсов, не без труда прочитала напечатанный на поблескивавшей упаковке микроскопическим шрифтом список ингредиентов: вроде бы, никакой экзотики — всего лишь картошка, масло и соль; мужчины фермы часто ели в столовке картошку, примерно так же и приготовленную, разве что масло у них было другое.
Торопливо подсчитав стоимость, Иссерли взяла три пакетика чипсов, подарочную коробочку шоколадных конфет и номер «Росс-шир Джорнал» — все вместе стоило ровно 5 фунтов. Она вручила две банкноты стоявшему за прилавком скучливому юному водселю и заспешила к своей машине.
Пятнадцать минут спустя эта машина стояла на еще одной придорожной площадке, а сама Иссерли, облокотясь о капот с урчавшим в нем мотором, ребром ладони счищала с ветрового стекла пушистый снег. Собрав немного его в ладонь, Иссерли благодарно втянула снег в рот. Губы ее никакой чувствительностью не обладали — никогда, — однако мягкая плоть во рту и в горле Иссерли затрепетала от тающей чистоты и божественного вкуса замороженной влаги. Три пакетика обжаренных ломтиков картошки вызвали у нее нестерпимую жажду.
Вдосталь наглотавшись снега, она вернулась в машину.
Когда до фермы осталось всего десять миль, Иссерли проехала мимо уныло голосовавшего в темноте стопщика.
Забудь, сказала она себе, поднимаясь на холм и оставляя стопщика позади.
Но тут какие-то химикалии мозга Иссерли начали неторопливо проявлять его фотографию. Выглядел он, вообще говоря, довольно внушительно. Во всяком случае, взглянуть на него второй раз стоило. Времени всего пять — будь сейчас лето, стоял бы день. И на дорогу могла бы высыпать целая куча стопщиков, вовсе не обязательно поврежденных умом. Не надо быть такой разборчивой.
Иссерли развернулась, аккуратно, без риска. Никто не загудел, не помигал ей неодобрительно фарами; самый обычный умелый водитель — такое впечатление оставил произведенный ею маневр у тех, кто ехал в это время по шоссе. Да и чувствовала она себя уже не совсем усталой: еда пошла ей на пользу.
Когда она проехала мимо него по другой стороне шоссе, стопщик, ненадолго попавший в периферийный свет ее фар, показался Иссерли мрачноватым, но не агрессивным. Никакой таблички он в руках не держал, а одет был, пожалуй, легковато для нынешней погоды, однако легковато не до причудливости. Все-таки, на руках у него были кожаные перчатки, а молнию своей кожаной, опять-таки, куртки он застегнул до горла. На темных волосах стопщика, на его усах и на плечах куртки мерцал снег. Он был высок — для шотландца, то есть, — и крепко сбит. А на лице его, мельком увиденном Иссерли, застыло, как ей показалось, нетерпеливое выражение — словно близился некий им самим для себя назначенный срок, по истечении которого он, если никто, черт их всех возьми, не остановится, бросит попытки поймать машину.