Мистер Коберман моргнул. Завертелся на постели, недовольно бормоча и постанывая.
Отклик. Хорошо. Отлично.
Дуглас снова тронул вилку. От кошмара вибраций мистер Коберман дернулся, но пробудиться не смог. Видно было, что не сможет, даже если захочет.
Дуглас вспомнил о цветных стеклышках. Вынув из кармана розовый осколок, он посмотрел сквозь него на мистера Кобермана.
Одежда мистера Кобермана растворилась. Это было каким-то образом связано с розовым стеклом. Или с самой одеждой, поскольку она была на мистере Кобермане. Дуглас облизал губы. Он видел нутро мистера Кобермана.
И это было причудливое зрелище.
Поистине причудливое. И очень интересное.
Дуглас увлеченно вылупил глаза, но тут стукнула передняя дверь. Вернулась бабушка.
Разочарованный, он с невинным видом спустился по лестнице.
Когда прихожую оглашала медленная тяжелая поступь и в подставку со стуком опускалась тяжелая трость из красного дерева, это неизменно значило, что домой вернулся дедушка. Каждый вечер он являлся из своей газетной редакции в четверть шестого, незадолго до постояльца; из кармана черного пальто у него торчала сложенная собственная газета, там же находилась пачка мятной жвачки, используемой с очевидной целью испортить Дугласу за обедом аппетит.
Дуглас кидался обнять толстое брюхо — главный дедушкин щит в нескончаемой битве с житейскими невзгодами. Выглядывая из-за его края, дедушка кричал:
— Эй там, внизу, — привет!
Усевшись в большое моррисовское кресло и нацепив очки, дедушка принимался внимательно просматривать газету.
— Бабушка сегодня опять резала цыплят. Интересно было посмотреть, — сообщил Дуглас.
Дедушка не отрывался от газеты.
— Цыплят? Опять? Второй раз за неделю. Совсем оцыплячилась. Тебе нравится смотреть, как она их потрошит? Хладнокровный маленький живодер. Ха!
Дуглас ощутил, как глубинный взрыв смеха прокатился по громадным старым костям и отозвался эхом в коленной чашечке.
— Я просто любопытный, — отозвался Дуглас.
— Вот уж верно, — прогрохотал дедушка, хмурясь и кривя губы. — Помню тот день, когда на железнодорожной станции убило молодую женщину. Тебя это не смутило ни капельки. Подошел и давай разглядывать кровищу, и все прочее.
— Ну да, а почему не посмотреть?
— И тебя не тошнило? — Дедушка отложил газету.
— Нет.
— Да ты чудак. Притом неглупый. Таким и оставайся, Дуги-бой. Ничего не пугайся, никогда в жизни. Вокруг полно страхов, которых не стоит бояться. Трупы — это всего лишь трупы, кровь — это кровь. Единственное, чего следует бояться, мы создаем в собственных головах. Мы учим друг друга бояться. Учим определенной реакции на определенные стимулы. Смерть, например. На Востоке видят в смерти красоту и благородство. Но некоторые европейские культуры замутили воду, объявив смерть темным ужасом. Почему…
Он замолк, мигнул, сглотнул и рассмеялся.
— Что это я говорю? Ты ни слова не понимаешь…
— Да нет же, понимаю. Говори, дедуля. Это интересно.
— Любопытный. Это отец тебя вырастил любопытным. Но он ведь военный и был все время рядом с тобой, до прошлого года, когда тебя отправили сюда.
— Я не любопытный. Просто я — это я.
Дедушка кивнул:
— Тут ты прав! На самом деле для людей не существует норм. В человеческих культурах, пожалуй, нормы существуют, но для отдельных индивидуумов — нет, нет.
Похоже было, что подвернулся удобный случай. И Дуглас им воспользовался.
— Дедуля, а что, если у человека нет сердца, легких или желудка?
Дедушка привык к подобным вопросам.
— Что ж, значит, он мертвец.
— Нет. Я не об этом. Я вот о чем: у человека нет сердца, или легких, или желудка, но он себе расхаживает. Живой.
— Это было бы чудом, — раскатистым голосом отозвался дедушка.
— Я не о том, — поспешно возразил Дуглас. — Не о чуде. Я хотел сказать… что, если он внутри не такой? Не такой, как я.
— А, понятно. Ммм. Ну что ж, тогда это не совсем человек, так ведь, мой мальчик?
— Пожалуй. — Дуглас уставился на брюхо и кармашек для часов. — Дедуля. У тебя ведь есть и сердце, и мозг, и легкие, да, дедуля?
— Как же иначе!
— А откуда ты знаешь?
— Ух… — Дедушка замолк. — Хорошо. — У него вырвался смешок. — Говоря по правде, не знаю. Ни разу их не видел. У врача не бывал, рентген не делал. Может, я внутри сплошной, как картофелина.
— А я как же? У меня желудок есть?
— У тебя точно есть! — вмешалась вошедшая в гостиную бабушка. — Я ведь его кормлю. И легкие есть: крику от тебя столько, что мертвого разбудишь. И руки есть, грязные, пойди вымой! Обед готов. За стол, дед. Дуглас, живей!
Она позвонила в черный лаковый колокольчик, висевший в холле.
Вниз по лестнице устремился поток жильцов, и если у дедушки было желание подробней расспросить Дугласа о том, к чему он завел такую странную беседу, возможности для этого уже не оставалось. Дальнейшего промедления с обедом не выдержали бы ни бабушка, ни картофель.
Прочие постояльцы за обедом смеялись и болтали, мистер Коберман сидел меж ними немой и хмурый (бабушка решила, что его беспокоит печень). Но тут дедушка, откашлявшись, заговорил о недавних смертях в городе, и все замолкли.
— Оставим эти разговоры на потом, когда будем пить кофе, — вмешалась бабушка.
— Редактора газеты эти известия не могли не насторожить. — Дедушка обвел присутствующих внимательным взглядом. — Вот юная мисс Ларссон, что жила за оврагом. Три дня назад ее ни с того ни с сего обнаружили мертвой: все тело в странных татуировках, выражение лица такое, что куда там Данте. А другая молодая дама, как бишь ее? Уайтли? Исчезла, и ее так и не нашли.
— Такое бывало всегда, — заговорил, продолжая жевать, мистер Питерс, автомеханик. — Случалось вам видеть списки бюро по розыску пропавших? Вот такой длины. — Он показал. — Не представляю себе, что с ними сделалось, почти со всеми.
Разговор оборвала бабушка:
— Кто-нибудь хочет еще начинки?
Она стала раскладывать по тарелкам большие порции из унылого цыплячьего нутра. Дуглас, наблюдая, думал о том, как это у цыплят есть два разряда внутренностей: одни даны Богом, другие — человеком.
Ладно, а если внутренностей три разряда?
А?
Почему бы и нет?
Собеседники весело толковали о таинственной смерти таких-то и таких-то, вспомнили — ах да, — что не далее как на прошлой неделе умерла от сердечного приступа Марион Барсумиан, а нет ли тут связи… да вы с ума сошли, забудьте… такие разговоры, да после ужина, на полный желудок? И прочее подобное.