— Я беременна!.. — в отчаянии призналась она. Люди, стоявшие вокруг постели, единственные, кто мог расслышать это тихое признание, сразу смолкли.
— Что она сказала? — поинтересовался из-за двери повар.
Сиберт, высунув голову в коридор, провозгласил:
— Леди Эмма сказала, что скоро у нас появится ребенок!
— В чем там дело? — раздался голос из зала. Повар улыбнулся во весь рот:
— Мы беременны!
На лицах людей в комнате, коридоре и зале появилось смешанное выражение радости и тревоги.
— Ну и прекрасно! Только скажите Эмме, что больше ей нельзя бегать, прыгать и все такое, — крикнул кто-то в ответ, и стоявшие в комнате дружно закивали, соглашаясь.
— Ей надо больше отдыхать, — подхватил другой голос.
Эмма наконец отвернулась от потрясенного Эмори и с мольбой уставилась на Рольфа. Ее кузен выглядел таким же ошеломленным, как и муж, но поняв невысказанную просьбу, откашлялся и решительно произнес:
— Возможно… Мы должны оставить их одних.
Повар первым поспешил уйти. Все еще сияя улыбкой, он захлопал в ладоши и обернулся к собравшимся в зале.
— По такому случаю я приготовлю праздничный обед!
— А я принесу побольше эля, — поддержал его кравчий, следуя за ним вниз.
— Мне надо выпить, — пробормотал Блейк, направляясь к двери.
— Да-да!.. — воскликнули в один голос Рольф, Маленький Джордж и Сиберт и поспешили из комнаты.
— Да, это будет нелишним, — подтвердил епископ, догоняя их.
Дверь закрылась, оставив Эмму с мужем наедине. Она опустила глаза и стала смущенно вертеть в руках край простыни.
— Ты не рад ребенку?
— Рад. — Эмори сел на постель и взялся за голову, словно она у него закружилась.
— Нет, не рад! — нахмурилась Эмма.
— Рад. Просто… ты такая маленькая, — озабоченно проговорил он.
— Ох, милорд! — Осознав, что он боится за ее здоровье, она накрыла его руку своей. Действительно, очень много женщин умирали при родах. — Это верно, что я маленького роста, но в этом деле важен не рост. Чтобы легко рожать детей, главное — иметь широкие бедра, — успокоила она его.
Взгляд Эмори перешел на ее бедра, но тревога не уменьшилась:
— У тебя узкие бедра, жена.
— Нет! — соскользнув с кровати, она встала перед ним и уперлась руками в бока. — Мои бедра широкие, муж мой. Достаточно широкие для младенца.
— Ты уверена? — Он поднял на нее встревоженный взгляд.
— Абсолютно, милорд. Все будет хорошо… — Наклонившись к нему, она нежно поцеловала его в губы.
— Ах, Эмма, — простонал он, привлекая ее к себе и крепко сжимая в объятиях. — Ты делаешь меня таким счастливым, что я боюсь тебя потерять!
— Не потеряешь, — мягко промолвила Эмма, уткнувшись ему в грудь.
Эмори заглянул ей в лицо и, нагнув голову, запечатлел на ее губах страстный поцелуй. Эмма еще сильнее прильнула к мужу и горячо поцеловала в ответ, но затем удивленно и поспешно оттолкнула, когда его руки стали гладить и ласкать ее сквозь платье.
— Что ты делаешь? — растерянно спросила она. Эмори выгнул бровь:
— Разве непонятно?
— Но ведь я уже с ребенком, муж мой, — неуверенно возразила она.
Эмори замер и озабоченно нахмурился:
— Это повредит ребенку?
— Нет, но… — Она смущенно покраснела. — Церковь учит, что… супружеские… обязанности выполняются только, чтобы завести детей, а мы уже завели ребенка.
Голос ее постепенно стих. Эмори весело улыбнулся. Ее слова «мы уже завели ребенка» согрели ему душу. Это был их ребенок. Их дитя, их замок, их люди. Он вдруг осознал, что на самом деле хотел не владеть всем этим, а быть частью этого мира. И это сбылось. Он принадлежал Эмме так же, как она принадлежала ему.
— Я люблю тебя! — внезапно произнес он, и Эмма перестала отталкивать его руки, устремив на него широко распахнутые глаза.
— Любишь? — недоверчиво переспросила она.
— Да!.. — торжественно повторил он.
Эмма облизнула вдруг пересохшие губы и с трудом выговорила:
— За что?
Эмори, усмехаясь, поднял брови, и она залилась ярким румянцем:
— Я имею в виду, что ты любишь во мне? Чуть ослабив объятия, Эмори откинулся и задумчиво посмотрел на нее:
— Проще было бы сказать, что я в тебе не люблю.
Глаза ее подозрительно сузились:
— Что же тебе во мне не нравится?
— Твоя вспыльчивость, — тут же признался он, — но лишь тогда, когда она направлена на меня. Во всех других случаях мне она очень даже нравится! — И когда она с сомнением посмотрела на него, снова притянул ее к себе. — По-моему, я люблю твое тело.
Эмма застенчиво кивнула.
— Еще я люблю твой ум. Не каждый мужчина может похвастаться такой рассудительностью.
При этой похвале губы ее растянулись в неудержимой улыбке.
— Но больше всего я люблю тебя за те чувства, которые ты во мне пробуждаешь, — тихо признался он. — С тобой я счастлив. Я чувствую, что обрел дом.
Со слезами на глазах Эмма прижалась к нему и прошептала:
— Я тоже тебя люблю! Иногда мне кажется, что до встречи с тобой я и не жила вовсе. Я… — Голос ее прервался. Она вдруг поняла, что он не слушает ее, а страстно ласкает ее тело. — Муж мой, я люблю тебя, но церковь говорит…
— Знаю. — Эмори вновь притянул ее к себе и улыбнулся успокаивающе. Оказывается, он внимательно ее слушал, и ее признание в любви переполнило его такой радостью, что сердце готово было разорваться от счастья. Он хотел оказаться в ней. Немедленно! Эмори внезапно повернул ее к себе спиной и стал развязывать тесемки платья.
— Церковь состоит из людей, жена, — начал он проповедническим тоном. — А люди, даже священники, не бывают безгрешны. Например, они верят, что благородные жены не должны испытывать удовольствие в супружеской постели… — Он спустил платье с ее плеч, и оно упало к ее ногам, после чего вновь повернул ее лицом к себе и продолжил: — Ты об этом знала?
— Н-нет!.. — выдавила Эмма и ахнула, почувствовав, как его губы втянули сквозь сорочку ее сосок.
— Нет? — удивился Эмори, слегка отстраняясь, чтобы снять с нее сорочку.
— Я хочу сказать, знала, — быстро поправилась она, приходя в чувство, когда его рот оставил ее в покое. — Да, я это знала. Может быть, со мной что-то неладно? А может, я не настоящая леди?
Эмори, собиравшийся отбросить ее сорочку в сторону, застыл на месте. Гнев исказил его черты.
— Никогда не повторяй этого, жена. Ты — благородная дама, леди до кончиков ногтей. Но кроме того, ты — женщина! — Он аккуратно положил сорочку на сундук и страстным взглядом окинул ее фигуру. — С прекрасным, женственным телом, — добавил он и стал нежно гладить ее всю, хрипловато приговаривая: — И с истинно женскими желаниями… — Эмма тихо застонала. Губы его наконец нашли ее рот и завладели им в глубоком, жарком поцелуе. Теперь ее руки заскользили по нему, снимая с него одежду. Впрочем, она не успела даже расстегнуть пряжку его ножен, когда он оторвался от ее туб, чтобы поскорее ей помочь.