Под нами волновалась полынь; самолет ударился о землю и левая стойка шасси немедленно сломалась. Огромный винт взрыхлил землю, и, как только он согнулся, двигатель внутри заклинило, он заревел и разорвался внутри своего капота.
Это было так знакомо — вялотекущее время. И смотри-ка кто здесь! Мой наблюдатель, с бортовым журналом и карандашом.
Как поживаешь, приятель, давно не виделись.
Болтает с наблюдателем в то время, как самолет разваливается на куски среди полыни. Похоже, что хуже тебя пилота я не видел.
Я хорошо знал, что аварии Мустангов — это вам не обычная будничная авария самолета. Эти машины так велики, быстроходны и опасны. Они сметают все на своем пути и взрываются красочными фейерверками желтого и оранжевого пламени, как динамит, превращаясь в роковой черный дым и разлетающиеся в радиусе полмили от эпицентра болты и обломки. Пилот при этом ничего не успевает почувствовать.
Взрыв приближался ко мне со скоростью восемьдесят миль в час: Оранжевобелый клетчатый корпус дизель-генератора, находящегося в самом центре всего этого хаоса, подумал, что он сможет уцелеть во время аварии сверхскоростного самолета. И был не прав.
Еще несколько ударов о землю, и другое шасси тоже было потеряно, половина правого крыла и капот развеялись без следа. Почему я не покидаю свою тело? Во всех книгах говорится:
Меня бросило вперед на привязных ремнях, когда мы врезались, и мир потемнел в моих глазах.
Несколько секунд я ничего не видел. Полное отсутствие боли.
Очень спокойно здесь на небесах, думал я, тряся головой, распрямляясь.
Совсем не больно. Спокойное, тихое шипение: Что там может на небесах шипеть, Ричард?
Я открыл глаза и обнаружил, что небеса выглядят как списанный правительством Соединенных Штатов корпус дизель-генератора, сокрушенный обломками крушения очень большого самолета.
Происходящее доходит до него, как до жирафа.
Одну минуту! Может: это не Тот Свет? Я не мертв! Я сижу внутри того, что осталось от этой кабины, а самолет все еще не взорвался! Он собирается Р-Р-РАЗОРВАТЬСЯ через две секунды, а я сижу в нем как в ловушке: Не собираясь погибать в результате взрыва, я явно собрался сгореть!!!
Спустя десять секунд я бежал со скоростью чемпиона по спринту на двести ярдов от дымящихся обломков, которые когда-то были если не надежным, дешевым и удобным, то по крайней мере красивым самолетом. Я споткнулся и бросился лицом вниз в песок, как это делают пилоты в кино перед тем, как на экране произойдет взрыв. Лицом вниз, в ожидании удара прикрыть руками голову.
Способен передвигаться с замечательной скоростью, когда наконец до него доходит.
Полминуты. Ничего не случилось. Еще полминуты.
Я поднял голову и осторожно оглянулся.
Потом встал на ноги, небрежно отряхнул песок и полынь с одежды. Mепонятно почему, старый рок-н-ролльный мотив забарабанил у меня в ушах. Я почти не обратил на него внимания. Попытка быть бесстрастным?
Вот паршивец! Я никогда не слышал, чтобы 51 не взорвался, как полная бочка с порохом, но он не взорвался, и единственным исключением из общего правила было то, что катастрофа произошла с машиной, пилотом которой был я. Теперь придется долго давать объяснения, заполнять бумажки, которые пойдут в архив: Пройдет много времени, прежде чем я смогу взять билет на самолет, летящий на запад. Мелодия продолжала звучать.
Достаточно быстро оправился от шока. «В» с плюсом за хладнокровие, когда все закончилось.
Польщенный, насвистывая мелодию, я подошел к останкам того, что осталось от Мустанга, нашел саквояж, сумку и бритвенный прибор и бережно отложил их в сторону.
Крепкая кабина, можно сказать после случившегося.
И естественно! Самолет не взорвался потому, что когда я садился, в баках уже почти не было горючего.
В это время наблюдатель, покачав головой, покинул меня, а в поле зрения появилось пять пожарных машин. Их совсем не интересовало все, что я им говорил об отсутствии топлива. Они залили обломки пеной безо всяких причин для этого.
Мне было жаль радиоаппаратуру, часть которой осталась целой в кабине и стоила дороже золота. «Постарайтесь не залить пеной кабину, парни, пожалуйста! Там аппаратура.».
Слишком поздно. Боясь, что может начаться пожар, они заполнили кабину пеной до самого верха.
И что теперь делать, — беспомощно думал я. Что-теперь, что-теперь, чтотеперь?
Я прошел милю до аэропорта, купил билет на ближайший рейс, как можно короче описал в рапорте происшедшее, объяснил аварийщикам куда стаскивать обломки безнадежно искореженной машины.
В этот момент, когда я писал для них свой адрес, сидя за столом в ангаре, мне припомнилась мелодия, которая бубнила в моей голове с момента аварии.
Ш-бум, ш-бум: и множество йя-т-та, йя-т-та.
Почему я напеваю эту песню? Удивительно. Через двадцать лет, почему бы и нет?
Песне не было дела до этого, она продолжала звучать: жизнь только сон! Ш-бу-ум! И я возьму тебя в рай выше всех! Ш-бу-ум:
Эта песня! Это пел призрак Мустанга, со всеми соответствующими звуковыми эффектами.
Жизнь — это только сон, любовь моя.
Конечно жизнь — это сон, ты, жестяное помело! И ты чуть не забрал меня в свой рай выше всех! Ш-бу-ум; ты, разорванный на куски увалень!
Нет ничего такого, что, появившись в нашем уме, не имело бы смысла. Этот самолет, я никогда не принимал его всерьез.
Рейсовый самолет выруливал на взлетную полосу мимо полыни. Я наблюдал со своего места через иллюминатор.
Залитое пеной тело Мустанга возлежало на платформе, как на ложе, кран поднимал кусок крыла.
Ты захотел поиграть, самолет? Тебе нравилось что-нибудь ломать при каждом полете, теперь ты захотел и вовсе пойти против моей воли?
Ты проиграл! Может, ты и найдешь кого-нибудь, кто забудет твое прошлое и сколотит тебя когда-нибудь, лет через сто после сегодняшнего дня. Может, ты вспомнишь этот день и будешь в нему добр!
Клянусь тебе, машина, — сколачивать тебя буду не я.
Сначала случай с парашютом, теперь еще и авиакатастрофа. Я думал об этом, улетая на Запад, и через какое-то время решил, что меня вели Свыше, и я вышел невредимым из ситуации, которая оказалась немного более опасной, чем я мог предположить.
Кто-нибудь другой мог бы увидеть в этом что-то иное. Катастрофа не была проявлением моей защиты в действии, этот случай был скорее свидетельством того, что она иногда бывает ненадежной.