Отродья нагрянули вчера утром, по самому первому свету, когда спится слаще всего, и было их, по бессвязным словам Сергея, прямо целое море. Три деревни, наверное. Пришли быстро, но, видать, продуманно. Навалились на поселение, за пять минут запалив несколько домов, и принялись убивать. Не видел такого Сергей еще в свои одиннадцать зим, чтобы тролли как единое целое действовали — слаженно, между собой почти не сражаясь, да еще и ордой такой. Ну, мужики, конечно, отпор дать попытались, но против такого числа выродков ни арбалеты, ни охотничьи ружья долго не выстояли. Тролли согнали пленных в одну кучу и, к немалому удивлению и ужасу всех, добивать не стали, а увели прочь, сбивая, словно стадо.
Сам Сергей схоронился просто чудом: дома не ночевал, посланный отцом соседскую борону на сарае разобрать, винтики поснимав, чтобы потом за бесценок купить недели через две. Задремал на том же сеновале, на самом верху, а когда выродки в деревню ворвались, лесом и ушел.
Торбранд опустился в кресло, почесывая небритый подбородок. Взглянул на Атли, но сейчас, когда нужно было хоть что-то высказать или посоветовать, это только взбесило конунга. Бесстрастное лицо ярла, которое он так любил носить ради мужественного вида, было совершенно нечитаемо: что он думает, что тупит последним тормозом, что просто пьяный — не поймешь, пока не присмотришься. Отвернувшись обратно к Бьёрну, конунг кивнул, прося продолжать. Только вот беда-то не в этом вся. Не в числе троллей, которых на эту весну в голодные походы больше сотни нагрянуло. И не в неожиданном воинском умении их, и не в жителях Новокруглово, угнанных в плен вместо немедленной казни и сожжения, как это любили делать отродья. Беда была в том, что когда молодой Сергей рванул на юг, к Оби, чтобы в соседнем колхозе предупредить о налете, там снова наткнулся на троллей. Точнее на их следы. Побродив некоторое время по развалинам и горячим еще костровищам колхоза, он так и не нашел ни одного живого человека. Несколько десятков убитых, гора дохлых троллей да размокающие под солнышком следы толпы, угнанной на север. В колхозе, по словам пацана, жило человек триста. Охотники, лесорубы, был даже старый технический цех. Отродья все сожгли, а представляющееся ценным унесли с собой.
Бросившись обратно в леса и до сегодняшнего утра утекая от то и дело появляющихся на тропах троллей, Сергей почти без привалов добрался до Ульвборга. Измотанный, сломленный и полуживой.
Значит, все-таки весна пришла… Но мальчишка рассказывал интересные и даже невероятные веши. Тролли, сгоняющие рабов! Что дальше? Замена луков и копий на дробовики и автоматы? Словно читая мысли конунга, Бьёрн кивнул. Опасно.
Герд быстро мазнула ваткой по грязному предплечью мальчишки, придержала, вгоняя под кожу очередную блестящую иглу. Парень затравленно дернулся, но уже через секунду обмяк, поник плечами.
— Что с ним делать? — В комнате появился Оттар, вытирающий руки полотенцем.
— Это сейчас не важно, — удержал отмашку Торбранд, — пусть Герд его еще раз внимательно обследует, потом отведите вниз, к тёткам, пусть комнату ему найдут в районе тюрьмы. Покормят, спать положат — после разберемся… Ну, — он повернулся к Хальвдану и стоящему у дверей непроницаемому Атли, — что скажите, ближники?
— Мочить! — сказал Хальвдан, даже не изменив вальяжной позы. — Рвануть сейчас на север и всех замочить. Освободить пленных, конечно…
— В это лето страндхуг с пожженных деревень не брать, — добавил Бьёрн.
Ну да, каждый о своем…
— А ты чего скажешь? — Торбранд в упор взглянул на Атли.
— Для начала, наверное, неплохо бы тинг собрать, — сказал ярл, и Торбранд неожиданно понял, что тот пьян. Демократ херов, ну ладно…
— Через двадцать минут на камне тинга. Придешь пьяный — застрелю! — Все поднялись за конунгом, а ярл умело потупил глазки. — Оттар, займись мальчишкой и подходи к камню…
Камень тинга — Скала у Прялки, место разрешения споров и вопросов, на котором каждый мужчина, в отличие от длинного дома, мог высказаться на равных со всеми, был устроен по любимому принципу раумсдальцев: «Сначала строим огромный зал, а потом притаскиваем туда что-нибудь нужное». Только в отличие от того же дома или музея с драккаром, тинг в Ульвборге проходил под открытым небом, в одном из самых крупных двориков почти у самой реки. Это чтобы Асам слышно было, о чем младшие говорят.
Раумы, собранные по всему боргу с помощью внутренней громкой связи, сошлись к камню через пятнадцать минут. Попритащили шкур еще, одеял всяких, привычно раскидали вчерашний снег, полукругом располагаясь подле здоровенного, метра два высотой, валуна, вмонтированного прямо в деревянный пол, и дворик наполнился гомоном: о том, что произошло каких-то полчаса назад, уже знали абсолютно все. Сейчас придет конунг и им предстоит вынести решение, а если так выткано Норнами, то, может, сегодня к вечеру кое-кто уже и в походе будет…
Торбранд появился последним, в сопровождении Атли, Рёрика и Бьёрна, молчаливый, небритый с утра, закутанный в красный плащ. Они уселись на свободные места у самого основания камня, передвинув не без причины появившиеся на поясах мечи на колени, и замерли. Бьёрн, которого конунг попросил донести последние вести до остальных раумов, тяжело полез на оледенелый камень, помогая себе короткой резной палкой. Взобрался, осмотрел собравшихся и традиционно поприветствовал всех, открывая тинг по разрешению самого конунга. Начал рассказ.
Торбранд смотрел на лица собравшихся. Разные: усталые и отдохнувшие, довольные и хмурящиеся, — но все без исключения родные. Безусловно, за зиму они соскучились по стрельбе, по походам, по звону меча, рассекающего плоть тролля. Что за вести принес с севера ободранный и напуганный мальчуган? Конунг поднял голову к бледному небу, как любил делать на этом дворе, и вздрогнул, разглядев высоко вверху черный силуэт ворона. Это одна из птиц Одноглазого, Хугин или Мунин, каждый день облетающая Мидгард, чтобы вечером рассказать Всеотцу об увиденном.
Ворона заметили и другие, по сидящим перед камнем людям пошло движение, и не одна голова закинулась назад, чтобы разглядеть священного посланника. Даже Бьёрн прервался, всматриваясь в небо вместе с остальными. Знак. «Этот мир всегда рядом, — подумал Торбранд, — и не имей язычество реальных, ощутимых и видимых, всегда проявляющихся знаков своего присутствия, наши предки никогда бы не пошли по этому древнему и рискованному пути».
Конунг поочередно прикоснулся к медному браслету, железной руне на шее, молоту Тора на груди и рукояти меча. Но возбуждение постепенно стихло, птица исчезла из узкого голубого проема вверху, и Бьёрн закончил рассказ.
И вроде вещи очевидные: подвластные деревни подверглись нападению, а значит, надо в поход, как бывало уже много зим, — но что-то держало конунга, не давая в течение ближайшего часа отдать ряд приказов и просто посмотреть вслед удаляющейся карательной экспедиции.
Тролли проявили признаки разума, собравшись в армию и не воспользовавшись результатами победы как обычно. Кроме того, они умудрились ворваться в Новокруглово, почти не потеряв своих, как утверждал пацан, и это несмотря на круглосуточную охрану и посты деревенских. Это значит, что тролли действовали не как всегда. И возможно, их кто-то вел…