Машина проскочила первый десяток километров, и дорога резко изменилась, скрывшись от глаз города. Словно женщина, пришедшая из театра и смывающая косметику, она вдруг сбросила маску и внезапно окончательно потеряла свой приличный вид. Швырнула под колеса джипа проплешины, поросшие травой, ухабы и разломы бетона, осыпанные края и остовы разобранных машин прямо посреди полос. Притворяться больше не было нужды – разбитая и давным-давно не ремонтированная дорога, по-прежнему уходящая в никуда, вела Андрея на север.
Разломанные и поваленные указатели. Часть из них упала, но часть стойко, как солдаты разбитой гвардии, возвышалась то справа, то слева от асфальтового полотна, демонстрируя поблекшие названия давно умерших деревень. Андрей еще немного сбросил скорость, старательно объезжая препятствия. Дорога в тех местах, где ею все-таки пользовались фермеры и водители грузовиков, превратилась в одноколейку.
Остовы машин гнили по обочинам, словно скелеты давно вымерших чудовищ. Сожженные и разобранные. Словно путевые столбы, здесь, вот там и там. Еще и еще.
Деревни и поселки. Когда-то здесь жили люди. Небольшие деревушки, теснящиеся друг к другу так, что невозможно точно сказать, где граница меж двумя поселениями, – сейчас пустые и мертвые. Заросшие улицы, обожженные пальцы балок, торчащие в грязное небо. Преданные забвению огороды, где мутировавшие овощи захватили власть и правят по сей день, разрастаясь бурным цветом. Выбитые стекла, сорванные с петель двери.
Разграбленные магазинчики и ларьки, сожженные забегаловки и кафе, взорванные бензоколонки. Порушенные школы, в которых уже некого учить, поваленные столбы линий электропередач. Оборванные и чудом еще не растащенные провода, словно петли шибениц, раскачиваются под порывами ледяного ядовитого ветра. Кладбища, заброшенные и давно забытые, забетонированные холмы братских могил – память о заводских авариях и эпидемиях, словно доты. Бетонные кресты. Те, кто доживал здесь последние дни, не сильно утруждали себя похоронами собратьев и родных. Они просто свалены в канавы вон за тем лесом. И вон за тем тоже.
Средняя крыса тут весит килограммов сорок. Человек – столько же.
Дорога продолжала капризничать, в некоторых местах и вовсе превращаясь в проселочную – покрытую толстым слоем размытой дождями грязи. Джип рычал и перепрыгивал ухабы.
По стопам Жданова, значит? Андрей еще крепче вцепился в руль. Да будь она проклята, такая поездка. Они что, вертолетом туда группу отправить не могли?! Человек-гора, могучий командир Назаров уже не казался хорошим человеком и мудрым руководителем. Мудаком он казался, как и любой начальник на этом свете. Черт, надо успокоиться... Андрей сосредоточился и задышал ровно, с большими интервалами. Работа не всегда бывает чистой. А если этот хрен – Воротов – умудрился забраться в такие гребеня, то и ему, Костину, это по силам будет. Да, точно надо было летающее транспортное средство просить. Хотя, учитывая, сколь велик выбор на складах Управления (крыса, настоящая крыса?), нужно сказать спасибо, что не мопед дали.
Гонзо осторожно покосился на напарника, но ничего не сказал. Машина шла не больше тридцати километров в час. Практически не начавшись, поездка обещала быть интересной. Очень.
Небо посветлело, и внезапно оказалось, что оно тут вообще не такое, как в городе, более густое и светлое, что ли... Похожее на свежее замешенный цемент. Через рваные облака кое-как проглядывало солнце.
Андрей постарался стряхнуть тоскливое оцепенение, навеянное пейзажами, и протянул руку к приемнику. Салон вновь наполнился гитарными перезвонами. Косящая под латиносов группа довольно пристойно вытягивала медленный, до обалдения мелодичный блюз:
Ты войдешь, как только закат придет,
Мир наполнишь стоном темноты...
Я искал, но тех, кого знал, не в счет,
Рождена моею только ты...
Серое небо, практически продираемое верхушками низеньких, сгорбленных деревьев, казалось, давит на крышу машины, проминая жесть. В городе по-другому – там есть дома, они держат купол, не дают ему тебя расплющить. Там всегда можно спрятаться под мощный бетонный козырек, засесть в квартире и отключить прозрачность окна. А тут все рядом. И это страшно.
Ветер усиливался, поигрывая разбросанными по равнинам рощицами, словно побегами трав. Дорога бежала через поля, вдали и справа, и слева виднелись небольшие поселки. Поля эти были дикими, заросшими, изредка иссеченными заброшенными проселочными дорогами. Дорожные знаки, покореженные указатели «Томск, Кемер...», ободранные и полинявшие даже под таким блеклым солнцем. И ни души, ни автомобиля.
В зеркальце заднего вида Андрей видел, как догоняющие его от Новосибирска вездеходы и флаеры сворачивают с трассы, направляясь в одному Богу известно где находящиеся места. Туда, где суровые фермеры, подобно первым американским поселенцам, ведут борьбу со вновь одичавшей природой, пытаясь выдавить из умирающей земли последние крохи, позволяющие прокормить семью.
Жизнь твоя – как водопад,
Незачем смотреть назад,
Не напиться из ручья,
Чья вина, что ты ничья...
Гитары умело вытягивали из души все, что ты желал в ней спрятать. Начал накрапывать мелкий дождик. Андрей снова включил «дворники».
– Ну и что скажешь... – как можно непринужденнее поинтересовался он у руля. Стоящий посреди огромного поля бетонный остов недостроенного колхозного элеватора с немым укором провожал идущий по трассе багровый джип. Стая крупных черных птиц с шумом сорвалась с придорожных деревьев и скрылась за лесом. Слева потянулась автомобильная свалка, сотни старых ржавых каркасов. Ограждение – порванная и втоптанная в грязь колючая проволока, давно кануло в Лету.
Гонзо едва заметно подернул хвостом.
– Признаться честно, – сказал он, – даже у меня от такого зрелища мурашки по коже.
– Ты умеешь успокаивать. – Андрей ухмыльнулся и достал из куртки сигареты.
– Никогда не был за городом, – созналась крыса, – один раз, и то на вертолете, а так...
– А ведь тут еще живут, – Костин вернул на место автомобильный прикуриватель и глубоко затянулся, – и немало народу, надо сказать...
– Угу, – Гонзо развернулся и перебрался поближе, прямо за руль, – только можно ли этот народ людьми назвать?
– Ну, – Андрей ловко объехал сожженный бензовоз, – что за расизм? Люди есть люди. Приспособились, не дали умереть нескольким поселкам, живут... Научились обходиться без света и огнестрельного оружия, живут охотой и тем, что дает земля. Взять тех же фермеров, к примеру.
– Они не живут, – Гонзо опять взял менторский тон, – а медленно умирают. Поколение за поколением порождая мутантов и уродов от инцестных связей, они превратили твои возрожденные поселки в самые настоящие лепрозории. А фермеры, так это вообще одни сплошные убытки. Из ста процентов ввозимых в Новосибирск продуктов только тридцать четыре проходят тесты на контроль чистоты и качества. Скоро и они вымрут...