В пять ноль-ноль из труб исчезла вода. Сперва на это как-то не обратили внимания, решив, что парни из Гортепла (Тех-ники уже признали свое поражение) сами отключили подачу. Когда спохватились, трубы были сухими. Директор Водоканалтреста, поднятый с кровати лично Никанором Семеновичем, только развел руками.
Я в это время мирно спала, вкушая утренний сон и не подозревая о том, что увижу, едва переступлю осточертевший порог нашей четырехэтажки. Я переступила его без десяти девять, чтобы узнать все новости сразу – плюс еще одну, самую свежую.
За пять минут до моего прихода исчезло электричество.
Начисто.
2
Кабинет успел напрочь выстыть, и я даже не стала снимать пальто. В коридоре топали сапожища, кто-то (не иначе, один из одуревших Тех-ников!) громко оправдывался прямо за моей дверью, и я всерьез начала подумывать об эвакуации. Все равно – ни компьютер включить, ни кофе сварить. Я подошла к столу, дабы взглянуть на накопившиеся за последние два дня документы – и поняла, что ночной потоп еще не самое интересное.
Прямо поверх бумаг лежала газета – субботняя «Независимая», заботливо развернутая на нужной странице. Чей-то красный карандаш подчеркнул название. Та-а-ак!
Статья называлась весьма изысканно: «Правнук Аввакума и внучка Вышинского». Фотографию отца Николая я узнала сразу. Вслед за этим вопрос, кто есмь вышеуказанная внучка, отпал сам собой.
Читать такое всегда неприятно. Даже когда речь идет о совершенно незнакомых людях – твердом в вере священнике и озверелой следовательше, полосующей плетью-треххвосткой бесстрашного мученика за истинное православие. А если ты их знаешь лично!.. Да-а!..
Когда первый шок прошел, я обратила внимание на строчки, отчеркнутые все тем же красным карандашом. Перечитав, я вновь испытала шок, но уже несколько иного рода. Бойкий журналист сообщал, что в канцелярии Патриарха выразили глубокую озабоченность готовящимся судилищем. Сам Его Святейшество готовит специальное обращение…
Лихо!
Особенно лихо на фоне виденного вчера Указа. Вот вам и нарушение законности во всей красе. Да еще какое!
Об отце Александре в статье не было сказано ни слова. Нет гражданина Егорова – и не было.
Вот так!
Никанора Семеновича на месте не оказалось, в котельной – тоже. Очумелая секретарша могла лишь предположить, что шеф лично направился на ближайшую подстанцию проверять какую-то фазу. Или хазу – точно пышнозадая девица не помнила. Оставался Ревенко, хотя беседа с ним заранее вызывала зубную боль. Я подняла трубку, набрала знакомый номер.
Странно, телефоны еще работали.
– Алло? Господин Ревенко? Говорит старший следователь Гизело.
В ответ – скрежет, то ли зубовный, то ли жестяной.
Я опасливо покосилась на мембрану.
Скрежет усилился, превратился в треск. Наконец хаос стих, сменившись голосом – тоже скрипящим, хриплым.
– А-а, это ты! Не обращай внимания, это у меня батарею снимают. Лопнула, дрянь!
Еще и батарея! Я только вздохнула.
– Ты чего, по поводу статьи звонишь? Да ну ее на фиг, Гизело, подставили нас, ясен пень! Я уже Никанору три раза говорил, чтоб он мэра не слушал. И кретинов тех в столице. Ладно, не обращай внимания, мы опровержение пошлем. Официальное! Все, больше не могу! Батарея тут, мать ее!..
Снова скрежет, грохот – и тишина, прерываемая мерным бибиканьем трубки.
Что называется, объяснил!
Я подошла к окну (на проезжей части возле вскрытого люка резво суетилась бригада водопроводчиков, скандируя заговоры; дирижировал камланием Тех-ник в форменном зеленом ватнике). И сообразила, что очень хочу курить – впервые за двадцать лет. Сигаретку бы – а еще лучше папиросу, настоящую, каких сейчас уже не выпускают. Пару затяжек «Беломора» – какое счастье!..
Впрочем, и «Беломор» не поможет.
Внедренному сотруднику Стреле в этих стенах делать больше нечего. Когда о внедренном сотруднике дважды (дважды!) за одну неделю пишут в прессе – это конец. Это ясно и ребенку, а не только мне и моим боссам. Пора уходить. Сегодня? Завтра? По сигналу Этна – или просто сесть на первый попавшийся поезд? Впрочем, в любом случае надо дождаться приказа. Сеанс связи вечером, хорошо, если бы откликнулся Девятый…
Я отошла от окна, вновь взяла газету, перелистала. На первой странице – репортаж из Бирмингема, где скоро соберется Десятка. G-10,как выразился Цицерон-Лычаков. А хорошо нас подставили! Сначала мэр (только ли мэр?) давит, требует привлечь зарвавшихся попов, ссылается на санкцию Патриарха. Потом… – потом все они в белом фраке!
А мы?!
* * *
Дуба на месте не оказалось, что расстроило меня окончательно. Добил же меня мертвый буфет, где по случаю наших бедствий можно было приобрести лишь салат из сушеных тараканов. Оставалось одно: срочная эвакуацию в ближайшую кофейню. Недалеко – прямо через дорогу. Кофейня так себе, и кофе там прескверный (не иначе Сурожанину булочек жалеют), но это все-таки лучше, чем тараканы.
Выйдя на улицу, я полюбовалась героическим трудом водопроводчиков, подождала, пока проедут машины, и ступила на проезжую часть. Обледенелый асфальт, истертый грязными шинами, скользил, я невольно замедлила шаг…
Первый «Мерседес» вынырнул из-за угла бесшумно, словно на воздушной подушке. Откуда появился второй, я даже не успела заметить.
– Эра Игнатьевна! Добрый день!
Одна машина впереди, другая за спиной, я – между. Из распахнутых дверей дружно вываливаются широкоплечие парни в кожаных пальто. Румяные ряхи улыбаются, сверкая рыжевьем, ручищи в карманах, ребристые подошвы попирают асфальт.
Братва!
Я оглянулась на окна своего кабинета, ставшие внезапно такими родными и близкими. А хорошо работают! Прямо напротив городской прокуратуры!
Тот, кто пожелал мне доброго дня, подходит ближе. Кожаное пальто, модная шляпа, большая родинка на подбородке. Зубы не золотые – обычные. И улыбка, как ни странно, приятная.
– Позвольте отрекомендоваться!
Шляпа взлетает вверх. Улыбка становится шире, а в моих руках – визитная карточка. Рифленый полукартон, золотые буквы…
Лукьяненко Сергей Сергеевич. Коммерсант.
Внизу – телефоны, факс и интернетовский адрес, но не это интересно. Паровозик! Маленький золотой паровозик в левом верхнем углу. Да, обнаглели! Даже прятаться перестали, паровозики рисуют!
Внезапно лицо с родинкой кажется мне знакомым. Файлы розыска? Нет, не то! Улыбка! Я еще тогда подумала, что парень хорош, но глуповат…
– Позвольте! Вы – Лукьяненко? Чемпион мира по греко-римской борьбе?
Шляпа взлетает вновь. Изящный полупоклон.
– Бог мой, Эра Игнатьевна! Неужели вы – болельщица?