Снегурочки!
Да еще целых три сразу! Обычно к концу февраля они куда-то пропадают, до следующего Нового Года, а вот поди ж ты! Валька, что ли, крикнуть? Я тяжко вздыхаю. Связываться со Снегурочками, особенно дожидаясь запаздывающего парламентера, неохота.
Но, похоже, придется.
Снегурочки, как и положено, искрятся ледяными блестками, которыми сплошь усыпаны их длинные синие сарафаны и высокие кокошники; они улыбаются нам, приветливо машут руками и подступают все ближе. Кажется, девицы-красавицы совсем не перебирают ногами, а просто плывут, скользят над укрывшим землю снегом. Их лица – миловидные девичьи лица – неестественно белые, словно восковые или обильно припудренные, лишь огромные глазищи-кристаллы сияют зимним блеском.
Не гляди – обморозишься!
Обморозиться и вправду можно, но это надо большой фарт иметь. Вообще-то особой опасности Снегурочки не представляют. Разве что горазды по улицам закружить, ежели с ними хоровод водить откажешься. Лучше уж отплясать свое – быстрее отделаешься! Бывает, еще песни петь заставят: сам не заметишь, как уже горланишь «В лесу родилась елочка» или там «Пусть бегут неуклюже…». А станешь тихо петь, без души – загадки начнут загадывать; а то звать самих себя требуют: Снегу-у-урочка-а-а!И пока трижды не позовешь, метелью вокруг полощут, глаза запорашивают, дорогу путают… В конце концов покружат, попоют, позагадывают да и отпустят с миром. Главное, от поцелуев их уберечься – иначе точно ангину схватишь, с гарантией, если не воспаление легких… Недаром матери детям всякий раз наказывают: хороводы води, загадки отгадывай, а как только целоваться полезет, кричи во всю глотку: Волк! Серый волк идет!– и делай ноги.
Она гнаться не будет.
Одно скверно: не было у меня сейчас никакого настроения Новый Год справлять.
– Ой, кто это к нам на праздник пришел! – умильно всплескивают широкими рукавами, откуда сыплются снежинки, все три Снегурочки разом. – Да это ж мальчик Олеженька и мальчик Иеронимушка! Ой, а сколько детишек вокруг собралось! (Ну конечно, от этих зараз ни в сортире, ни в трубе не спрячешься: все насквозь видят.) Настала пора хороводы водить, песенки петь! А вот и елочка наша! – Снегурочки дружно оборачиваются к уцелевшей одинокой ели.
Мы с мальчиком Иеронимушкой, который давно в Деды Морозы годится, украдкой переглядываемся – и одинаково кривимся: вот ведь взялись на нашу голову!
Как бы парламентера не отпугнули…
Начинаю тихонько бормотать, как давным-давно учила тетя Лотта: Иду ногами, трясу не рогами, мету не хвостом, бью не хлыстом…
Красавицы хитро смотрят на меня; прыскают в ладошки.
… не полем, не долом, не штанами, не подолом, несу не росу – святую слезу…
Шиш вам! – в смысле, не вам, а мне.
Не помогает.
Сверху долетает негромкий свист – небось, наблюдатели Снегурочек заметили и решили нас предупредить. Вовремя, нечего сказать! Чем они там смотрят?
– Раз, два, три, елочка, гори! – радостно провозглашают тем временем Снегурочки, простирая руки к злополучному дереву.
И елочка вспыхивает. Мерцающим голубым огнем без дыма, отчего в яру сразу становится светлее. От горящей елки, вопреки ожиданиям, веет холодом – и одновремено я вижу, как чернеет, скукоживаясь в ледяном пламени, короткая темно-зеленая хвоя. Кажется, именно это зовется ведьминым огнем…
– Что ж вы, дети, не пляшете, хороводы не водите? – Снегурочки вновь оказываются рядом с нами, и я поражаюсь однообразию их репертуара. – Аль не весело вам, аль не радостно?
Нам радостно.
Ближайшая красавица с отмороженной, навсегда застывшей на губах улыбкой делает шаг ко мне; явное намерение увлечь меня в танец просто написано на восковой маске.
И ответно в моем мозгу возникает картина. Слова цепляются за слова, они в начале, в середине, в конце, бегут вольным табуном по степи, белыми гребнями по сини волн… Другой мир распахивается передо мной, лубочно-яркий, карнавальный, плеснув в лицо запахом трав и душистой хвои. На этот раз я не собираюсь сдерживаться, превращать все в пустую шутку; я делаю невидимый другим шаг – и вот я уже там.
Эта сказка была написана не мной, она пришла к нам из седой старины задолго до моего рождения – но сейчас это моясказка, и устыдитесь, неверующие!
– Эй, девки, хорош хоровод-то водить, давайте-ка лучше через костер прыгать!
Чернобровый парень – красный кафтан, широченные шаровары зеленого атласа заправлены в сафьян щегольских сапожек – залихватски подкрутил буйный чуб, сбил на затылок шапку.
– Отчего б и не потешиться? – весело откликнулась одна из девок, разрывая круг. – Ты, Лель, костер только пожарче пали, а то через него и кочет перескочит!
Смех, визг, смолистый факел ныряет в груду сухого хвороста. Мгновение, и пламя с треском взвивается до небес, словно и впрямь стремясь лизнуть пронзительно-голубое полотнище, раскинувшееся над головами.
– Ой, держите меня!
Визг, смех, летящими на огонь бабочками взмывают над костром цветные сарафаны, и самые молодые из парней не упускают случая с замиранием сердца заглянуть туда, под них…
– А ты что стоишь, невесела? Аль боишься? Кто ж тебя такую замуж-то возьмет?
Глаза девушки неестественно блестят.
Слезы?
Лед?
Она молча разбегается, прыжок – и тоненькая фигурка, плеснув подолом, на миг зависает в воздухе; жадные, жаркие языки пламени тянутся к ней…
Весьма чувствительный толчок под ребра выбрасывает меня обратно. Картинка мгновенно тускнеет, становится плоской, ненастоящей, как плохая фотография – и пламя быстро пожирает ее, превращая в легкий рассыпчатый пепел.
Снегурочки, сбившись вместе, ошарашенно пятятся от нас, и впервые в их холодных глазах мелькает что-то человеческое.
Страх.
И еще: отблески того веселого огня, который минутой раньше едва не принял их в свои объятия. Сейчас Снегурочки выглядят совершенно несчастными, напоминая обычных перепуганных девчонок. Ну и пусть идут себе, если все поняли.
Вот только почему старый Сват-Кобелище не на них смотрит, а мне через плечо?
Оборачиваюсь.
И вижу: по склону неспеша спускается человек.
Неспеша.
По склону.
По обледенелому склону высотой добрых тридцать метров.
Идет себе, как по асфальту – ровно, легко, не глядя под ноги, не пытаясь ухватиться за что-нибудь руками; остановись! поскользнешься! упадешь!.. куда там!