– Да, – вместо меня неприязненно ответила Идочка, выглядывая из-за плеча следовательши.
Я только руками развел.
– Я старший следователь горпрокуратуры Гизело Эра Игнатьевна. Вы разрешите присесть?
По лицу Идочки было видно: она бы ни в жизнь не разрешила.
Я указал на кресло (стоит у меня на кухне этакая развалюха в стиле ампир, еще от родителей осталась), и Эра Игнатьевна грациозно опустилась в него, закинув ногу за ногу.
Ноги у нее были – дай бог всякому.
Прокурорские.
– Мне бы хотелось познакомиться с вами, уважаемый Олег Авраамович, поближе. Ну и задать несколько вопросов, если вы не возражаете против неофициальной обстановки, – Эра Игнатьевна смотрела на меня с нескрываемым интересом, который при других обстоятельствах мог бы прийтись по душе. – Впрочем, если вы настаиваете, я могу предъявить свои верительные грамоты. И даже удалиться. До поры до времени.
Я не хотел.
– Тогда скажите: вы близко знакомы с гражданином Молитвиным, Иеронимом Павловичем?
– Нет, – честно ответил я. – Вообще не знаком. Не сподобился чести.
– Ай-яй-яй, Олег Авраамович, – наманикюренный пальчик лукаво погрозил мне, – нехорошо врать тете! По имеющимся у меня сведениям, вы не просто знакомы с гражданином Молитвиным, но и доставили его третьего дня в храм неотложной хирургии. Было?
До меня понемногу начало доходить.
– Было, тетя Эра. Доставлял. Соседа своего, Ерпалыча. Вы его, надо полагать, в виду имеете?
Хлебнув чая, я подумал, что и в страшном сне не представлял старого психа Ерпалыча гражданином Молитвиным, Иеронимом Павловичем.
– Между прочим, Олег Авраамович болен, – вмешалась Идочка, вызывающе фыркнув. – Ему вредно волноваться.
– А я и не собираюсь его волновать, – ответила Эра Игнатьевна таким тоном, что я живо переименовал ее в Эру Гигантовну. – Просто именно мне поручено курировать дело об исчезновении Молитвина Иеронима Павловича, так что опрос свидетелей – моя святая обязанность, И, зная, что Олег Авраамович болен, я пришла к нему, вместо того, чтобы вызвать к себе. Девушка, почему я вам так не нравлюсь? Вы ревнуете?
Пунцовая Идочка умчалась в комнату, а я мысленно поаплодировал следовательше.
После чего принялся подробно излагать, как Фол вынес дверь Ерпалычевой квартиры, как мы нашли бесчувственного старика на полу, как везли в неотложку своим ходом, как ругались с Железным Генрихом и как потом милейший парень-кардиолог забрал у нас Ерпалыча и увез…
В запале словесного поноса я чуть было не помянул утреннюю перцовку, «Куретов» и мифологического библиотекаря Аполлодора, но вовремя прикусил язык.
Еще сочтет, что мы с Ерпалычем – одного поля ягода…
– Вот и мне хотелось бы узнать, куда ваш милейший парень его увез, – Эра Гигантовна, спросив разрешения, налила себе чайку и неторопливо сделала первый глоток. – Понимаете, Олег Авраамович, все дело в том, что в нашей неотложке кардиоотделением заведует женщина. Ваша ревнивая пассия может подтвердить мои слова: ведь именно она той ночью названивала кардиологичке и поругалась с нею, не дождавшись ответных действий.
Я бросил короткий вопрошающий взгляд на вернувшуюся было Идочку. Щеки моей ревнивой пассии из бутонов весеннего шиповника разом превратились в поздние осенние георгины; сестренка милосердия закусила губу, судорожно кивнула и вновь изволила удалиться.
На сей раз – чеканным шагом королевы, шествующей на эшафот.
Во всяком случае, самой Идочке явно так казалось.
– Короче, – продолжила следовательша, – зав отделением клятвенно заверяет: да, дежурила, нет, никуда не выходила и никакого старика с инсультом не принимала. Записи в регистрационном журнале подтверждают ее показания. Опять же у меня есть письменное заявление заместителя главврача: о неких подозрительных личностях, мигом умчавшихся с бесчувственным стариком под мышкой, едва он принял меры к выяснению обстоятельств. Лозунг «Люди, будьте бдительны!» во плоти. Выходит, что машину за вами никто не посылал. Вы случайно не могли бы мне описать этого белохалатного «бога из машины»?
Я задумался. Парень как парень, симпатичный, доброжелательный, особенно после общения с гадом-Генрихом. Выходит, он вовсе и не врач?! Тогда кто?
Ерпалыч, кому мы тебя отдали?!
Век себе не прощу…
В прихожей послышался негромкий скрежет, словно кто-то царапался к нам со стороны лестничной площадки, потом щелкнул замок – и мгновенно раздалось Идочкино сюсюканье:
– Вот он, наш маленький, вот он, наш серенький! Ну заходи, заходи, не студи квартиру…
Наш маленький и серенький не заставил себя долго упрашивать – и мигом оказался в кухне. Было видно, что подобранный мною пес времени даром не тратил. Отъелся, надо сказать, преизрядно. Лоснился и сиял. А также держал хвост трубой, морковкой и пистолетом.
Ткнувшись по дороге мордой мне в колено и приветственно гавкнув, наглый экс-бродяга улегся в углу, заняв добрую треть кухни. После чего уставился на ноги Эры Гигантовны таким взглядом, что на щеках следовательши выступил легкий румянец.
– Овчарка? – спросила она.
«Овчарка-овчарка», – умильно облизнулся пес.
– Кобель, – дипломатично ответил я.
Объявившаяся следом за собакой Идочка энергично закивала.
– Не то слово, Олег Авраамович! Всем хорош: и гуляет сам, и дома не гадит, и жрет что ни дашь, хоть мясо, хоть морковку… Зато как я мыться соберусь, так проскользнет, подлец, в ванную и не уходит! Я уж его и тряпкой, и словами – ни в какую…
Похоже, сексуально-собачьи проблемы Идочки нисколько не взволновали Эру Гигантовну. Она задала мне еще пяток совершенно пустых вопросов – и собралась откланяться.
Взгляд исподтишка…
Сухие, породистые черты доберманши из элитного питомника. Возраст еще не тяготит, лишь добавляя опыта и умения оседлать ситуацию столь же легко, как выбранного на ночь мужчину в постели. Косметики мало, лишь рот чуть тронут перламутром помады, и тушь на длинных ресницах практически незаметна. Ей пошли бы очки, дымчатые стекла в тонкой оправе из золота-обманки, но очков нет, и карие глаза смотрят коротко, остро, будто опытный кровельщик вбивает гвозди в черепицу.
И еще: машинальная отточеность жестов – мелких, внятных, как у актрисы, привыкшей играть крупным планом.
Вот она какая, Эра Гигантовна, старший следователь прокуратуры…
Вот тут-то и раздался очередной требовательный звонок в злосчастную дверь моей квартиры. Оказывается, визиты на сегодня не закончились; более того, у меня возникло странное предчувствие, что они только начинаются!
Идочка, мой добровольный швейцар и ангел-хранитель, уже сражалась с замком – и в прихожей почти мгновенно воздвигся бравый сержант-жорик Ричард Родионыч. А следом за Риткой из клубов морозного пара высунулся обширнейший нос, под которым обнаружилась широченная ухмылка моего однокашника Ефимушки Гаврилыча Крайцмана, кандидата… нет, с недавних пор доктора биохимии!