В этот мартовский вечер Зинченко, сам того не зная, резко повысил цену своих акций в глазах скромного тирщика. Не стал возмущаться, спорить, переспрашивать. Подчинился сразу – зашел в тир, присел на колченогий табурет в каморке. Безропотно достал мобильник и позвонил госпоже Калинецкой, велев ей носу не показывать из дому. Выслушал длинный монолог (ушастая собиралась в гости), повторил запрет, затем опять, слегка повысив голос, для верности перезвонил ее шоферу.

Ждал – терпеливо, не показывая виду.

Он и раньше заслужил высокий балл, попав в виртуальный клуб тирмена Кондратьева. На «минус второй», правда, спускался, но стрелял редко, большей частью поддерживая нужную компанию. А когда Петр Леонидович спросил, отчего так, без удовольствия, Зинченко сплюнул на бетонный пол, припечатав: «Западло!»

Старик тоже не спешил. Суетиться опасно, когда рядом гуляет Великая Дама.

Наконец тяжелые подстаканники были водружены на стол. Легкий пар; едва заметный, но приятный чайный дух… Ветеран-заварничек очень старался.

– Борис Григорьевич, – вполголоса начал Петр Леонидович. – Некоторое время назад вы изволили выразиться в том смысле, что моя система вашей не помеха. Что мы вполне можем существовать, не мешая друг другу. А порой и помогая.

Бородатый молча кивнул. Старик не спутал, он так и сказал: «система».

Ушастая подруга предпочла бы термин «каморра».

– У каждой… э-э… системы есть собственные методы. Позвольте мне не раскрывать свои. Только выводы. Имею основания предположить, что этим вечером ряду людей грозит серьезная опасность. Вам в том числе. Но в первую очередь вашим близким. Поэтому я попросил бы вас никуда не уезжать, подождать охрану. А заодно позаботьтесь о Любови Васильевне. Что поможет, не уверен, но большего сделать не в силах.

Петр Леонидович отхлебнул чая, с ожиданием глядя на гостя.

Господин Зинченко взял подстаканник в пятерню, не боясь обжечься.

– Понял. Спасибо. К сожалению, мои… «хомячки» умудрились выключить телефон, козлы драные. Покататься решили, болваны. Головы оторву! Петр Леонидович, ваш знакомый… Он что, видит смерть?

Старик пожал плечами. «Докладываю – три случая за утро. Показатель средний…» А вот «синий туман» – это, братцы, форсмажор.

– Андрею так кажется. Ее саму – нет. Не положено видеть.

Большего не скажешь. Великую Даму лучше не поминать. Даже в мыслях.

– А я еще думал, откуда взялся ваш «минус второй»! – Бородатый закусил губу, без особой нужды тронул шляпу, прикорнувшую на уголке стола. – Я верующий, Петр Леонидович. Можете смеяться, если хотите. Только, знаете ли, в церкви все эти штуки объясняют… иначе.

На такое можно не отвечать. Зинченко, впрочем, ответа и не ждал. Всего лишь рассмеялся – коротко, зло.

– В современном, как вы любите говорить, арго, Петр Леонидович, есть чудное слово «непонятка».

– Правильное слово, – невозмутимо согласился Кондратьев.

– Но если все именно так, если вам поверить… Что можно изменить? Насколько я понимаю, по таким делам амнистии не бывает.

Старик кивнул, не пытаясь возражать. И так наговорено сверх меры. Бородатому незачем знать, что Даме нет нужды приходить лично. Зинченко небось тоже на рядовые дела не выезжает. Иначе для чего существует «система»? Дама появляется не для исполнения предписанного, и напрасно бедняга Канарис поднял шум. Дама решила слегка подтолкнуть под локоть подружку Судьбу. Мене, мене, текел… Исчислили, взвесили, не сошлось, попробуем еще.

По-кошачьи мяукнул мобильник.

Господин Зинченко поднес телефон к уху. Старик заметил, как дрогнула его рука.

– Ну?!

Он слушал долго, затем буркнул: «Скоро буду!» Нажал на кнопку, положил трубку рядом с подстаканником.

– Шофер проверил машину. Тормоза! Хитро испортили, сразу и не заметишь. Знали, суки, что Люба гонит, не оглядывается… Чего ж это выходит, а?

Голос бородатого подозрительно дрогнул, сильные пальцы сжались в кулаки. Старик не стал смотреть, отвернулся.

– Если бы Люба погибла… Не во мне дело, Петр Леонидович. В нашей… «системе» на такое смотрят сквозь пальцы. Бабой больше, бабой меньше. Но на Любе вся документация, все контакты. Многое держит в голове, у нее абсолютная память…

И вновь можно не отвечать – ввиду полной ясности вопроса. Зачем рисковать, убирая командарма? Без начальника штаба армия не выстоит. На миг старик почувствовал нечто похожее на обиду. Неужели весь шум из-за ушастой «хомячки»? Великая Дама спешит, теряя лицо, желая спасти подружку вора в законе? Борис Григорьевич – хозяин не только парка, тиру же – покровитель. Поэтому? Или есть нечто, пока туманное? Синий след, уходящий в сторону Динамовской улицы. «С флангов обходят, с флангов!..»

Непонятка.

– Пойду! – Взяв шляпу, Зинченко грузно шагнул к двери. – Пора свистеть пехоте!..

Старик хотел напомнить об охране. Не успел: мобильник опять мяукнул.

На этот раз бородатый отвечать не стал. Выслушал, спрятал трубку.

– Объявились! Тимур звонил. Плохи дела, Петр Леонидович.

Тирмен Кондратьев поднялся, отставил прочь скрипящий стул.

– Что?

– На вашего Даньку напали. Тут рядом, на Динамовской…

5

Открывать глаза не хотелось. В тире он взял отгул, а на медкомиссию торопиться грех. Идти до военкомата три шага… Ну, три, не три, а будет дырка: минут десять быстрым шагом. Назначено на двенадцать. Можно всласть поваляться в постели: просто так.

«Просто так – четвертак!» – подколол из прошлого вредный одноклассник Кощей.

Эх, школа, золотое времечко! Сейчас Кощей, то бишь Константин Луцак, учится в «кульке»: институте культуры, недавно ставшем академией. В дипломе напишут большими буквами: режиссер телевидения. В свободное время, которого у него, бездельника, навалом, Кощей гуляет «на вольных хлебах»: кропает жареные статейки и горяченькие репортажи. Опусы Кощеевы идут нарасхват – Даньке они попадались неоднократно, в самых разных изданиях: чем «желтее», тем чаще. Платят, если верить Луцаку, прилично. Еще в очередь становятся.

Надо же, пригодились сплетнику его таланты!

Мысли текли лениво – отвлеченные, необязательные, тягучие. Хорошо! Возможность валяться, никуда не торопясь, Данька теперь имел часто. А пользовался редко: словно пружина по утрам с кровати подбрасывала. Отжался, присел, растяжечка, гантели, «уголок» на турнике, «утюжок» на вытянутой руке… бегом в душ…

Ну и ладно. Сегодня у нас день лентяя. В армии небось физухи будет – мама не горюй!

Наскачемся-наплачемся.

Нежась в постели, он перестал думать о Кощее с армией и начал думать о Лерке. Так гораздо приятнее. Хотя постель – то место, где Даниил Архангельский и Валерия Мохович еще ни разу не были вдвоем. И, похоже, вдвоем они попадут сюда незадолго до особенного дня, который Лерка назначит сама. Выберет для изменений в паспорте: перестанет быть Мохович и сделается Архангельской. Она все планирует заранее, целеустремленная, как пуля снайпера, мечта Конана-варвара…