О кентах болтают всякое – порой и похуже, но сегодня…
Толпа вышла на улицы. Кентавров под рукой не оказалось, поэтому запылал райотдел милиции. Затем новый слух бросил озверевших людей к старому девятиэтажному дому, где якобы в подвале скрывалась пара кентов. Кентавров не нашли, зато начался погром…
Теперь Никанор Семенович там, и Ревенко там, и, как я поняла, мэр тоже.
Н-да, дела…
Странно: все эти годы кенты – несмотря на их омерзительные колеса – казались мне наиболее понятными из всего, что довелось увидеть. Может, потому, что еще в детстве начиталась всяких Стругацких с Муркоками по поводу разнообразных мутантов. По крайней мере, для объяснения их колес не требуется менять картину мира. Не кентавры важны. Важно другое: почему в последние полгода они все чаще попадают в сводки происшествий? Мутация продолжается? Или кому-то это очень выгодно? Может, кенты вдобавок и бродячих собак едят?
Так ли, иначе, но следовало работать. Кондратюка решила не трогать. Как выяснилось, ночью его допрашивал дуб; значит, пускай продолжает. Его добыча. А вот мордобойца Петров…
* * *
– Госпожа старший следователь! Арестованный старший сержант Петров на допрос прибыл!
Я была права: мы с арестованным (старшим!) сержантом Петровым – старые знакомые! Встречались в гостях на квартире Залесского! Блудливый алкаш с сальными глазками, то есть пропавший гражданин Залесский, кем-то ему приходится. Одноклассник? Да, кажется.
Голос сержанта мне не понравился. Вид тоже. Типичный жорик; или, как говорили в давние, памятные мне времена и в иных, не столь отдаленных, местах – мент. И рожа ментовская, и вид ментовский, несмотря на отсутствие пистолета, палаша и наручников на брюхе. Не люблю ментов! Атавизм, конечно, но… Не люблю! Как вспомню этих сук… Ладно, забыть!
– Садитесь, Петров! Значит, деремся?
Бросив недоверчивый взгляд на стул, он все-таки решился и присел. Стул выдержал, к его (да и моему) удивлению. Экий шкаф! И рожа, рожа! Подстать таракану-полковнику. Впаять бы такому лет пять… Нельзя, нельзя! А жалко!
– Итак, гражданин Петров, прошу пояснить мне свое поведение, выразившееся в злостном сопротивлении…
Он слушал с каменной мордой, но когда я назвала соответствующие статьи УК, камень дрогнул, и я ощутила искреннее злорадство. Это тебе не девочек насиловать, сука легавая!
Не по почкам бить!
Все-таки трудно сдержаться. Сдержаться, забыть, что ты уже давно не Эрка Шалашовка, не «заключенная Гизело»…
– Итак?
Петров молчал – как памятник Ленину на площади Свободы. Слыхала, здешняя молодежь истово спорит: кто такой Ленин? Большинство считает: писатель. То ли «Му-Му» изваял, то ли «Анну Каренину».
– Повторяю! Гражданин Петров, признаете ли вы…
– Да чего там! Признаю…
Разродился! Хоть бы поупрямился для виду! Ладно, сыграли в злого следователя, сыграем в доброго.
– А вас не удивило, что ОМОН оказался на квартире гражданина Залесского?
Он задумался, напряг единственную извилину.
– Ну!
– Не нукайте! – озлилась я. – Еще не запрягли, гражданин старшийсержант! Отвечайте на вопрос!
А хорошо, когда можно так говорить с жориком. Просто душа поет!
– Так точно, удивило, госпожа старший следователь. Чего им Алик сделал-то? Мы с Аликом друзья, я его с детства знаю…
Аликом? Ну, конечно, с гражданином Залесским, любителем разглядывать женские прелести.
– Алька в тот день едва с кровати поднялся; перенервничал, бедолага, – сосед его, прямо на наших глазах, чуть коньки не отбросил. Ерпалыч который. То есть гражданин Молитвин. Я примчался, и Фимка примчался… да вы сами видели – бульон принесли, апельсины…
Стоп! Какой-такой Фимка?
Жестом остановив разговорившегося подследственного, я придвинула к себе ксерокопию рапорта бравого полковника Жилина. Итак, в квартире находились: сластолюбивый гражданин Залесский, сексапильная медсестричка-истеричка, сержант Петров Р.Р., бабуля – Божий одуванчик, пес-барбос и… все. Никакого Фимки.
Может, так зовут спасателя-кента?
– Кого вы упомянули последним, Петров? Кентавра?
Жорик оторопело моргнул:
– Какого на фиг… Прошу прощения, госпожа старший следователь! Кентавра этого я не знаю, он с Аликом, вроде, приятельствует. Я упомянул гражданина Крайца… Крайцмана.
Я вновь просмотрела рапорт. Нет там никакого Крайца-Крайцмана! Погодите! А не тот ли это парень с оч-ч-чень характерным носом, который ввалился к Залесскому вкупе с моим сержантом, когда я собралась уходить? Так-так, помню…
– Ладно! – решила я. – Давайте-ка сначала!
«Сначала» оказалось долго, зато плодотворно. Я слушала и злилась, и чем дальше – тем больше. Хорошенькие дела на свете творятся! Этот ОМОНовский таракан Жилин что, ослеп? Ослеп, оглох – или умом тронулся, фиктивные рапорта составляя? Или… Или все гораздо серьезнее?
Похоже – да. Ибо сержант пребывал в полной уверенности, что его одноклассник Фимка скучает в следственном изоляторе. А вот в следственном изоляторе никакого гражданина Крайцмана знать не знают. И в горотделе тоже. Бумаги изучить я уже успела.
Может, Фимку попросту отпустили?
– Хорошо, разберемся…
Я перечитала протокол, задумалась.
– А скажите, Петров, что было написано в ордере?
– Каком ордере? – изумился он.
6
Злой следователь должен был напугать драчуна Петрова. Добрый – исподволь посочувствовать и начать «отмазывать». «Отмазывать»; и заодно незаметненько расспрашивать о всяких интересных вещах. А «отмазывать» лучше всего через проколы в бумагах. В рапорте Жилина ничего не было сказано об ордере, и я сразу подумала: тут и следует копать. Часто такие бумаженции составляются наспех, то подпись забудут, то печать. А сейчас, выходит, еще лучше: ордера вообще не было. По крайней мере, его Залесскому не показывали. Более того: если сержант не запамятовал, полковник даже не соизволил предъявить документы. Интересно, кто сие может подтвердить? Залесского нет, кентавра нет, Фимки нет. Зато есть бабуля и, конечно, медсестричка-истеричка! Вот и хорошо, вот и славно! А интересно получается!
Я искоса поглядела на старшего сержанта. Да, типичный жорик. Одна извилина, зато наверняка цепкий, словно бульдог. И местный, город знает досконально. Что, если…
– Скажите, Петров, вы где предпочитаете ночевать – в изоляторе или дома?
Он хмыкнул, и это вновь чуть не вывело меня из себя.
– Вы, пожалуйста, словами отвечайте, подследственный!
Шкаф дернул плечами:
– Дома, понятно! А почему…