Хоббит заходил в тёмные лавки, торгующие древностями, его руки осторожно касались переплётов старинных фолиантов — куда старее, чем хранившиеся в библиотеке родного Бренди-Холла, а многие и вовсе оказались написаны на неведомых Фолко языках. Правда, в карманах хоббита всё равно гулял ветер, и он лишь тихонько вздыхал, осторожно кладя книгу на место под неодобрительными взглядами торговцев, не жаловавших праздношатающихся личностей. Гномы, однако, его увлечения не разделяли. Торину хватало Красной Книги, Малыш же и вовсе утверждал, что от книг только глаза портятся.
Зато гномов было не оттащить от прилавков, где торговали железным товаром, главным образом, конечно, оружием. Оба тангара часами способны были рыться в грудах стали, и пальцы их обретали, казалось, ту же мягкость и осторожность, что и руки Фолко, когда он листал жёсткие пергаментые страницы. Речь Торина и Малыша становилась совершенно непонятной, они так и сыпали неведомыми хоббиту словами, с горящими глазами вертя какой-нибудь клинок и восхищаясь каким-то особо сложным узором на лезвии, говорившем об особом мастерстве кузнеца. Они знали наперечёт клейма всех оружейников своего народа и лучших кузнецов-людей. Зевать у дверей здесь приходилось уже хоббиту.
У них просыпался аппетит, и они спускались в какой-нибудь из многочисленных кабачков, где всегда встречали радушный прием, отменное угощение и общество — как правило, из гномов, — в беседе с которыми приятно было скоротать время и узнать все последние новости; иногда разгорались споры, однако теперь гномы стали вести себя куда тише. Так и не привыкнув оставлять дома боевые топоры, они, словно сговорившись, возмещали их отсутствие избытком иного оружия, что порой придавало им весьма комичный вид. Несколько раз Фолко замечал, как Торин украдкой беседует вполголоса с некоторыми из встреченных ими гномов, делая потом какие-то пометки у себя в книжечке.
Всё это время их не забывал Рогволд. Бывший сотник заходил через два дня на третий, рассказывая, как подвигается дело с их прошением. Ловчий выглядел бодро, однако никогда не задерживался с друзьями надолго.
Шли дни, миновал сентябрь, шла вторая неделя октября, над городом всё чаще завывал холодный северный ветер, и хоббиту пришлось вспомнить о тёплом плаще — осень здесь, в Аннуминасе, оказалась куда прохладнее хоббитанской. Здесь не было защиты в виде длинных и высоких холмистых гряд, прикрывавших родину Фолко с севера, и дыхание ледяных пустынь в арнорской столице ощущалось куда сильнее.
Впоследствии хоббит вспоминал об этом времени как о лучшем, самом светлом и радостном в его жизни. Все заботы и тревоги отступили, вести с границ стали не такими тревожными, и Фолко, убаюканный постоянным видом спокойной и уверенной в себе мощи Северного Королевства, почти забыл о пережитых им минутах ужаса и отчаяния, казавшихся тогда беспросветными. Ему теперь не хотелось никуда идти, и иногда он сам, стыдясь своих мыслей, мечтал о том, как хорошо было бы поселиться в этом сказочном Городе навсегда, остаться тут с друзьями и жить, не зная горя и тревог.
Впрочем, совсем уж безмятежным их существование долго оставаться не могло. Торин всё чаще вздыхал, озабоченно хмуря брови, когда в очередной раз заглядывал в свой кошелек. Жизнь, которую они вели, при всей её умеренности, всё же требовала немалых денег, и сбережения Торина постепенно таяли.
И вот однажды Фолко довелось случайно услышать негромкий разговор во дворе, когда он возвращался после очередного урока с Малышом. Голоса за углом заставили его чуть замедлить шаг.
— Как дела, как принял тебя Эймунд? Мне он тебя очень хвалил, — говорил Рогволд.
— Принял очень хорошо, — отвечал Торин. — Вообще там ничего, работать можно. Есть славные клинки, но доброго железа маловато, и почти никто не умеет как следует закалить сталь. Впрочем, там сейчас много починки. Латаю кольчуги, завариваю шлемы. Не очень весело, зато хорошо платят.
— Что ж, я рад, что мне удалось помочь тебе…
Говорившие разошлись в разные стороны, и Фолко долго ещё стоял с пылающими от стыда щеками.
«Торину пришлось зарабатывать им на жизнь! Они с Малышом сидят у него на шее, ленясь даже пошевелить пальцем, чтобы обеспечить себе пропитание! Ну ничего. С сегодняшнего дня прекращаем такую жизнь», — подумал он и стиснул зубы.
Жизнь их после этого изрядно изменилась. Торин уходил теперь на весь день и появлялся только под вечер, усталый, с покрытым гарью лицом; на его руках появились свежие ожоги. Фолко молча страдал, но, несмотря на все свои поиски, ничего не мог найти себе по силам. Малыш же и в ус не дул, считая, очевидно, что всё так и должно быть.
Однако судьба благоволила к хоббиту, и он нашёл то, в чём нуждался, причём там, где даже не сообразил поискать сначала.
Как-то раз — дело было в середине октября, спустя неделю после того, как Торин взялся за работу, — Фолко и Малыш, закончив урок, отправились подзакусить в трактирную залу. Ожидая, пока им принесут их скромную еду, Фолко засмотрелся сквозь открытую дверь кухни — там двое слуг возились с только что привезёнными свежими грибами. У обожавшего грибы хоббита враз потекли слюнки, он бросился к хозяину и едва дождался появления на столе своей любимой приправы. Однако первая же ложка вызвала у Фолко лишь горькое разочарование. Грибы здесь готовить не умели, точнее, не умели готовить как следует. То, что получалось у здешних поваров, даже отдалённо не напоминало тонкие блюда, подливы и соусы, выходившие из-под рук хоббитских хозяек. Фолко скривился и украдкой сплюнул — однако случилось так, что это заметил случайно проходивший мимо хозяин трактира.
— Что это вы, почтенный хоббит, али грибки наши не по вкусу пришлись? — Вид у трактирщика был весьма обиженный.
— Что ж душой кривить, и впрямь не по вкусу! — ляпнул Фолко. — Для Верзил, людей то есть, может, ещё и сгодится, а в Хоббитании такое даже собакам бы постеснялись отдать.
— Вот как?! Как же их, по-твоему, делать надо? Может, поучишь нас, глупых, мастер дорогой? — От обиды трактирщик отбросил даже свое всегдашнее «вы».
— Могу и поучить… если в цене сойдёмся! — прищурился хоббит, уже готовый до небес превознести мудрость дядюшки Паладина, своим бесконечным докучливым ворчанием и подзатыльниками всё же приучившего нерадивого племянничка к кухонной работе.
Они с трактирщиком ударили по рукам. Фолко повязал наспех подрезанный фартук и взялся за дело. Прежде всего он, удивляясь собственной напористости, погнал слуг на рынок за особыми травами, велев купить их у приехавших на торг хоббитов, сам же взявшись за разделку и замочку. Он возился очень долго, составляя сложнейшие смеси, вымачивая и отжимая, отваривая и просаливая; от плиты Фолко отошёл только на рассвете. Зато на следующее утро трактирщик, осторожно и недоверчиво положивший в рот первую ложку приготовленного кушанья, только и смог, что закатить глаза, — а потом и сам не заметил, как уничтожил всю тарелку.
— Послушай, почтенный мастер Фолко, — немедленно пристал он к хоббиту после долгих охов и ахов, — поработай у меня, а? Таких ведь приправ да солений нигде в Аннуминасе не делают! А я уж тебе заплачу по справедливости… не обижу!