Агата слушала, чувствуя, как щеки заливает краска. Старый клоун был прав. Когда-то послы хумансов на коленях молили Дану о помощи.., но рати лесных стрелков так и не переправились через океан, и тогда начался Первый Исход.
…Люди шли и шли через полосу прибоя. Пена давно стала красной, тела громоздились, скрывая насквозь пропитавшийся кровью песок. Бросив в полулиге от берега свои плоты и иные посудины, люди шли, брели, бежали к недальнему берегу. Иные, не имея сил стоять, просто ползли по мелководью.
Женщины несли корзинки с младенцами. Детишки постарше старались идти сами. Коричневый прилив человеческих тел, полунагих, пропеченных южным солнцем, поглотил морскую голубизну. Тех, кто спотыкался, затаптывали. Первыми гибли дети – изнемогшая ручонка разжималась, отпуская мокрый материнский подол, жалкий крик, бульканье, и толпа смыкалась над ушедшим в воду тельцем, и лишившаяся дитя женщина напрасно билась в рыданиях – она не могла даже остановиться, потому что тогда погибли бы все остальные, цепляющиеся за нее малыши. И, случалось, меткая стрела с берега разом прекращала все мучения несчастной.
Да, с берега летели стрелы. Длинные добрые стрелы с белым оперением. Дану не успели воздвигнуть баррикад или укрытий, однако они стояли на берегу густой цепью, высоко подняв луки, и стреляли, почти не давая промахов. Рядом с мужчинами стояли и женщины, и девушки, и дети. И даже совсем немощные старики. В ход шло все, что могло стрелять.
Дану били молча, не нуждаясь в командах. Военные вожди в роскошных доспехах из наборных, заговоренных деревянных пластин, стояли среди простых воинов. В отличие от всех прочих они понимали, что сегодня решается их судьба. Хумансы, которых слишком долго не принимали всерьез, показали зубы, да еще как – полный оскал. Если они сумеют прорваться к лесу…
Люди наступали в молчании. Ни боевых кличей, ни даже предсмертных воплей. Пробитые навылет стрелами почти мгновенно захлебывались водой, наверное, наполовину уже состоявшей из крови их сородичей. Луки Дану били почти в упор; немудреные доспехи толстой кожи с нашитыми роговыми бляхами, какими владели лучшие из воинов человеческой расы, не спасали.
Над людскими рядами не реяло гордых знамен – наступавшие по пояс в воде несчастные не знали, что такое стяги. Они не понимали, для чего над головами их врагов во множестве колыхаются раскрашенные, размалеванные тряпки, зачем они?..
Не было ни времени, ни умения пойти вперед правильной атакой. Воины шли вперемешку с женщинами; и судьбе было угодно, чтобы первой до рядов Дану дошла именно женщина. Молодая, в мокром коричневом рванье, плотно облепившем стройное, поджарое, как у волчицы, тело, она несла на руках завернутого в тряпки ребенка. По рассеченной стрелою щеке обильно стекала кровь – молодка ничего не замечала. Левой рукой она прижимала к себе младенца, в опущенной правой держала оружие – кусок кое-как заточенного дрянного железа, примотанный к грубой рукояти. Это даже нельзя было назвать ножом или кинжалом, он не сгодился бы даже на кухне.
Стрела свистнула у нее над самым плечом; лучник-Дану, лихорадочно рвущий тетиву в десяти шагах перед ней, счел бородатого великана с громадным колуном более достойным своего выстрела.
За те мгновения, пока Дану доставал новую стрелу, накладывал ее, натягивал тетиву, женщина с ребенком одолела пять очень длинных шагов.
Дану взглянул ей в глаза. Светло-голубые, как небо, они двумя искрами горели на смуглом от загара лице. Дикарка была красива.., как бывает красив хищник в последние мгновения перед броском.
Рука стрелка не дрогнула. Не мигая, он взял прицел.., и тут молодка внезапно швырнула своего младенца прямо ему в лицо. Мелькнули растопырившиеся ручки и ножки, скривившееся от плача личико.., стрела пробила тельце насквозь, окровавленное древко почти на всю длину высунулось наружу; а женщина с нечеловеческим, хриплым ревом, уже проткнутая двумя стрелами других воинов-Дану, с размаху всадила свой иззубренный кусок железа между ребер лесного стрелка. Умирая, она с силой горного тролля опрокинула врага наземь, зубами впившись ему в горло…
Мелькнул меч, голова голубоглазой красавицы отлетела, но было уже поздно. Сразу трое людей схватились с лучниками. Замелькали мечи, копья и дубины.
Теперь уже выл, вопил и ревел весь берег. Хумансы рвались вперед, туда, где коричневая волна ударила-таки в серо-зеленый утес – и утес дрогнул.
Дану были умелыми и рассудительными воинами. Толпа дикарей прорвала шеренгу стрелков, это плохо, надо отходить, сберегая силы. Вожди затрубили в рога; однако сразу оторваться от обезумевших преследователей не удалось. Схватки вспыхивали среди прибрежных рощ, дерущиеся катались по земле, в ход шло все, вплоть до ногтей и зубов.
К вечеру бой стих. Дану потеряли около полутысячи бойцов, хумансы – в двадцать раз больше. Весь берег, все мелководье покрылись трупами. Их никто не погребал. Победители, наскоро перевязав раны, пошли дальше. Им нужны были пресная вода и строевой лес.
И того, и этого в окрестностях имелось с избытком.
Мертвецы остались гнить.
С того дня этот берег и получил название Берега Черепов.
* * *
Агата потрясла головой, отгоняя так некстати нахлынувшее видение. Берег Черепов! Да, все так и было. Предки – правда, не такие уж и далекие, Дану жили не в пример дольше хумансов, – предки тогда не устояли. Однако нельзя сказать, что они совсем уж проиграли бой – людей тогда выбили почти начисто, прошли годы и годы, прежде чем они…
– И все-таки мы победили, – шепнул Кицум. Мысли ее читал, что ли?!
– Нет ни правых, ни виноватых, Дочь Дану. Не прошу, чтобы ты это поняла. Такое не объяснишь и не втолкуешь. Жди, когда подскажет сама кровь.
– Что ты хочешь от меня? – Кицум, как уже выяснилось, отлично владел ее родным языком, но не хватало еще, чтобы речь Дану звучала здесь и сейчас!..
– Если ты скажешь мне, что Онфим вынес из твоего леса, я, быть может, придумаю, как нам спастись.
– Gwor? Awapi?!
– Не удержалась, – усмехнулся Кицум. – Ну да, да, спастись! Тебе и мне. Вдвоем. Видишь ли, я уже старик. Смерти – уже не боюсь, отбоялся свое. Так что Ливень для меня, знаешь ли, не главное. Но вот эта вещь, та, что у Онфима… Я ведь так думаю, сам господин Онфим умирать не собирается. Ловок он, бестия, куда ловчее, чем ты думаешь. Мы можем все погибнуть – а он выпутается. Кто знает, может, у него в запасе найдется нечто получше простого заклятия Пут. Он, знаешь ли, якшался в Остраге с магами Арка, так что я уже ничему не удивлюсь. Ты этого хочешь? Хочешь, чтобы он улизнул с твоим сокровищем, с сокровищем твоего народа?
Агата замерла. Точно. Старик, как всегда, попал в самую точку. Онфим! Владеющий странными силами, хозяин, пожалуй, мог в последний момент выкинуть какой-нибудь фортель, уйдя от уготованной ему судьбы.
И унести с собой immeistorunn.
– Что мы можем сделать? – одними губами спросила юная Дану.