Однако хуже всего – это слухи и знамения, что расползаются по имперским землям со скоростью лесного пожара под сильным ветром.
Грядет возвращение Спасителя. Ибо два Зверя уже свободны и вот-вот падут оковы на третьем. Покайтесь все, кто может, потому что близок уже, близок Последний Суд!
Архиепископ Мельинский тоже не остался в сожженном городе, благоразумно убравшись от него подальше, в свою зимнюю резиденцию на самом южном берегу Империи; оттуда он продолжал рассылать свои воззвания и призывы к покаянию. Император, как мог, охранял от полубезумных монахов свои легионы, но ведь всем поголовно уши не заткнешь!
…До Перелома Зимы оставалось всего два дня, когда секреты принесли долгожданную весть – отрад Дану приближается к Мельину. Гномам тоже осталось не более двух-трех переходов.
Мой Император, легионы готовы.
– Хорошо, Клавдий. Ступай, я позову тебя, как только приму решение.
– Повиновение Империи! – Легат отсалютовал и вышел из шатра.
– Что скажешь, советник Фесс? – повернулся Император.
– Мой повелитель, здесь присутствует граф Тарвус. Мне невместно говорить раньше его.
– Вообще-то на советах у повелителя младшие говорят первыми, – огрызнулся граф.
– Нарушим сегодня порядок, граф. Скажи, что ты думаешь.
– Повиновение Империи, – хмуро ответил Тарвус. – Мой повелитель, я считаю, надо немедленно выступать. Надо атаковать гномов. С Дану мы справимся и так. Их всего лишь горстка. Пусть даже они и владеют той магией, о которой повелителю было угодно поведать своему слуге. Гномы гораздо опаснее. Наша позиция здесь, возле самого Мельина, весьма уязвима.
– Можно отступить за крепостную стену, – заметил Император. – Что ты возразишь на это, граф?
– Возражу, что этот план никуда не годится, повелитель. Гномы не дураки. Сюда, к Мельину, их влечет прежде всего глупая жажда мести. Когда они увидят, что город разрушен, у них не будет никаких причин атаковать его. Они спокойно отступят и займутся любимым делом – резней в близлежащих краях. В одном дневном переходе от Мельина есть всем известное поле…
– Ты прав. – Император поднял руку. – Я понял тебя, граф. Что скажет теперь мой советник?
– Повелитель, по всем потокам магических сил передается какое-то очень странное возбуждение. Я не понимаю его причин. Словно поднялся самый настоящий шторм! Алмазный и Деревянный Мечи уже почувствовали друг друга. Им некуда деваться. Они в ловушке. Я могу лишь преклониться перед прозорливостью моего Императора. Наши враги неизбежно схватятся между собой. Нам останется только выждать и добить случайно уцелевших.
– Ты уверен в своих словах, советник Фесс? – Тарвус сдвинул брови. – Видит вечное небо, я ничего бы не хотел, кроме того, чтобы твои слова оказались правдой, но – ты уверен?
Вместо ответа Фесс поднял мерцающий Камень.
– Он едва-едва выдерживает напор противодействующих начал. Драгнир и Иммельсторн слишком близки, чтобы мирно разойтись. Легионы должны быть готовы к любой неожиданности.
– Если такова будет воля моего Императора, я отдам соответствующие приказы, – склонился Тарвус. – Я согласен с советником Фессом.
– Но я отнюдь не уверен, хорошо ли это, если Мечи все-таки сойдутся друг с другом… – прошептал про себя Фесс так тихо, что ни Тарвус, ни даже Император его не услышали.
Их разговор прервал один из Вольных:
– Повелитель, к тебе... твоей аудиенции покорнейше просит Сежес, Верховный маг Голубого Ордена Лив!
Император вздрогнул. Фесс едва не выронил Искажающий Камень. Тарвус схватился за меч.
– Приведи ее сюда. И две дюжины арбалетчиков тоже. – Голос Императора уже вновь был спокойным и сдержанным.
– Останьтесь, ты, советник, и ты, граф. Послушаем, с чем пришли к нам магики!
Если бы Император обратился таким голосом к Фессу, тот бы немедленно дезертировал.
Сежес стояла неподвижно, очень высокая, тонкая, несмотря на окутывавший волшебницу одноцветный голубой плащ. Вокруг нее – впрочем, на почтительном расстоянии – толпились легионеры, стрелки и копейщики вперемежку.
– Она не хочет войти в шатер? – громко осведомился Император у капитана Вольных.
– Она сказала, что будет говорить здесь. Император пожал плечами. Когда-то (казалось, очень-очень давно!) он мечтал об этой встрече. Он рисовал ее себе во всех подробностях, смаковал, упивался одним только ожиданием – однако после штурма башни, после груды тел его легионеров возле рвов и во дворе крепости… Наверное, он просто подумал:
«А зачем мне это? Мой щенок отомщен сторицей». «Нет! – взорвалось что-то в сознании. – Нет! Я не успокоюсь, пока ты, Сежес, не будешь валяться на груде отбросов со вспоротым животом и отрезанными сиськами. После того как, с тобой как следует позабавятся баронские дружинники – они на это дело особенно падки».
– Я хочу, чтобы мои слова услыхали твои воины, Император, – раздался холодный голос волшебницы.
– Я не позволял тебе говорить, – надменно бросил Император. Левая рука его поднялась.
Их разделяло около полусотни шагов. Император чувствовал дрожь каждой жилки своей противницы. Он готов был поклясться, что успеет упредить ее, реши Сежес использовать магию. На левой руке разом заныли шрамы, оставшиеся после штурма башни; однако Сежес, кажется, поняла.
И содрогнулась.
Они молча пошли мимо сбегавшихся со всех сторон и салютующих легионеров. Граф поклонился и, поймав одобрительный взгляд Императора, удалился. Фесс, внутренне содрогаясь, двинулся за своим повелителем.
…В шатре остались трое: Сежес, Император и Фесс. Волшебница скользнула по молодому воину недоуменным взглядом, потом почувствовала спрятанный у него за пазухой Искажающий Камень, и глаза ее зло сузились, однако она промолчала.
Сесть волшебнице Император не предложил. Правда, и сам тоже остался стоять, выразительно поглаживая белую перчатку.
– У меня нет времени играть с тобой в глупые игры, мальчик, – сварливо сказала Сежес. Не дожидаясь никаких приглашений, села в кресло, вытянула ноги в заляпанных грязью высоких дорожных сапогах. – Не стой, как укор совести, мне надо с тобой поговорить.
Ничего не отвечая. Император медленно поднял белую перчатку повыше.
Броня тускло сверкнула. По белым хитроумно изогнутым пластинкам потекли быстрые тонкие ручейки оранжевого пламени – словно гнев Императора обретал в этот миг плоть.
Сежес охнула, непроизвольно вскидывая руку и закрывая глаза от этого безжалостного блеска. Фесс уловил мгновенное содрогание магии – волшебница с быстротой мысли сотворила защитный экран, облекший ее словно мягкий плащ. Однако оранжевые отблески вес равно резали ей глаза.