– «Нашей», – повторил тот с усмешкой, однако взгляд остался серьезным. – Проблема, Ваше Величество, только в одном: у вас во владении – собственность Ордена.
– Майстер фон Юнгинген, – укоризненно протянул он, – для чего же начинать нашу беседу столь… ультимативно? В ответ на подобное категоричное заявление я просто не смогу не возразить, что manuscriptum, и в самом деле пребывающий теперь в наших руках, был получен нами из рук арестованного год назад еретика и политического заговорщика.
– «В наших», – снова повторил за ним фон Юнгинген. – «Нами». Заметили, Ваше Величество, вы даже мыслите себя в единении с Конгрегацией?
– Не вижу в том ничего дурного, – изобразил беспечную улыбку Рудольф, с великим усилием не позволив себе запнуться. А ведь этот монашествующий вояка прав… – Как христианский правитель я и мысли не допускаю об отъединении себя от Церкви.
– Инквизиции, – поправил тот.
– Как ее части, – согласился Рудольф. – Потому – да, «в наших» руках. Находится документ, конфискованный нами при аресте преступника.
– Чье далеко не последнее преступление состоит в том, что сей документ был похищен из архивов Ордена.
– Именно это и стало ясно бессомненно, когда мы увидели пометки, оставленные вашей тайнописью – никто, кроме Ордена, таковых не использует. Сему факту мы были, откровенно говоря, удивлены: до сих пор мы пребывали в уверенности, что орденские архивы, а тем паче такой важности, защищены от подобных поползновений.
– Отличная шпилька, – отметил фон Юнгинген беззлобно. – И – да, вынужден признать факт, известный всем: человек несовершенен. Однако возможные лазейки в нашей безопасности не отменяют факта другого: то, чем вы обладаете, принадлежит нам.
– Dominus sentit periculum [21] , – столь же доброжелательно сообщил Рудольф. – Ну, а кроме того, коли уж мы решили говорить открыто и без ухищрений, именно так я и скажу. Вы утверждаете, что древняя карта викингов, оказавшаяся voluntate Dei [22] в руках Конгрегации, а ныне пребывающая в моих, изначально принадлежала Ордену. Что ж, пусть так. Вы желаете получить ее обратно, майстер фон Юнгинген? Я готов передать ее вам. Собственно, сюда я пригласил вас именно для того, чтобы обсудить детали этого процесса. Однако же подумайте сами: что изменится, даже если б я сделал это безо всяких условий, без каких-либо уступок с вашей стороны? В архивах Конгрегации уже есть несколько копий, я тоже не терял времени даром, и когда я отдам вам оригинал, я ведь не останусь ни с чем, а стало быть – это ничего не изменит.
– Итак, – спустя два мгновения молчания подытожил фон Юнгинген, – в произнесенной вами речи мое внимание привлекли несколько ключевых слов. А именно: «процесс» возврата нам этого документа, и «даже если б» вы отдали его без торга. Первое означает, что это будет дело длительное, а второе говорит о том, что торг будет. Продолжу беседу так же откровенно и открыто и спрошу: каких услуг вы ждете от Ордена или меня лично? Каких выгод? Если речь снова пойдет о принятии стороны германского трона в дебатах с Авиньоном, то на этот вопрос мой ответ вами был получен уже не раз – и мой, и бывших до меня. Это не дело Ордена.
– Дебаты? – переспросил Рудольф. – Я бы не стал употреблять это слово применительно к политике, проводимой неправомочным блюстителем папского престола в отношении нашего государства. По моему скромному мнению, шпионы, наемные убийцы, провокаторы и тайные агенты не являются отличительными чертами «дебатов», «полемик» или «дискуссий»; здесь более подошло бы «тайная война» и «борьба за выживание». И, раз уж вы упомянули об этом, меня удивляет тот факт, что Тевтонский Орден полагает «не своим делом» безопасность Империи и чистоту веры населяющих ее христиан, души которых смущаются еретиком, незаконно возложившим на себя обязанности главы христианского мира. Для Ордена, чьей обязанностью провозглашена защита детей Церкви…
– … от язычников, – подсказал Магистр услужливо. – Политические же прения мы оставляем тем, кто для этого рожден, – царям земным.
– То есть, если на ваших глазах некто будет дубасить монаха, вы вначале поинтересуетесь, еретиком ли является злодей, политическим преступником или язычником, и в случае неудовлетворительного ответа проедете мимо.
– Притчи – не самый верный способ отображения действительности, Ваше Величество, не надо сгущать краски, пытаясь меня спровоцировать или устыдить, или что там за план созрел в вашей душе. Это, – помедлив, докончил фон Юнгинген многозначительно, – кроме того, что вторжение либо невмешательство в противостояние трона и престола (будем честны – не только авиньонского, Рим тоже не в восторге от происходящего) – не мое личное постановление. Есть вещи, которые не находятся во власти одного человека, даже если он Магистр, даже если Великий. Влияния капитула на столь важные решения никто еще не отменял.
– Я осознаю это лучше, чем кто бы то ни было, майстер фон Юнгинген: юридически мое восшествие на трон также зависело не от меня, а от сборища курфюрстов, в чьей воле было избрать себе другого монарха. Собственно, и ныне моя власть немало ограничена их решениями. Юридически.
– Не думаю, что ваши методы привлечения нужного количества голосов годятся в моем случае, Ваше Величество, даже если вы сдадите мне в аренду вашего чудо-инквизитора, благодаря которому, если мне не изменяет память, в небытие ушли двое из вышеупомянутых курфюрстов.
– Вы на пороге заключения мира с Польшей и литовцами, – заметил Рудольф, – а это одно лишь говорит о ваших способностях дипломата и оратора, и это – в отношении людей, чье мышление извращено, а бытие чуждо. Неужто ваш дар убеждения отступит перед собратьями-христианами?
– Для того, чтобы убедить кого-либо в чем-либо, надо быть убежденным самому. А пока ни вы, Ваше Величество, ни руководство Конгрегации не сумели уверить меня в том, что выгода, обретенная от прямого вмешательства Ордена в происходящее, перевесит допустимый риск.
– Не воспримите это как неучтивость, майстер фон Юнгинген, однако же – с каких пор братья-тевтонцы боятся риска?
– Риска боюсь я, – отозвался тот по-прежнему незлобиво. – И, поверьте, вовсе не риска быть убитым или даже арестованным; я опасаюсь риска быть арестованным за ересь в очередное свое посещение Рима… или Авиньона. Что менее вероятно, но не невозможно. Я равнодушен к красотам как Италии, так и Франции, а обозревать Авиньон или Рим из глухой повозки с решетками и, как следствие, с высоты помоста – тем паче не является моим заветным желанием. Но и здесь не в гибели дело; бойся я преждевременной смерти, я бы пошел в монахи. Я пекусь о благе Ордена, Ваше Величество, а Великий Магистр, арестованный и казненный как еретик, оному благу не способствует. Печальный тамплиерский опыт показывает, чем кончаются подобные casus’ы. Да, мы – не храмовники, нас не получится застать врасплох, и это будет война. Но это будет конец Ордена. Во всех смыслах. Следом за мною мою участь разделят стоящие ниже меня, а после – и вся рядовая братия. Орден растопчут, и не только в бытовом, физическом смысле, нет, – Орден будет осрамлен, запятнан, попран. Раздавлен. Что там на самом деле было с храмовниками, вам известно? Нет. Никому не известно; думаю, даже в Инквизиции это знает не каждый, зато – каждый смерд думает, что знает. Что бы там ни было, а слава еретиков, колдунов и преступников за ними закрепится теперь уже навеки. Я такой судьбы Ордену не желаю. И то же самое вам скажет любой Великий Магистр – любой из тех, что придут после, и, полагаю, сказал бы любой, бывший до меня.