— Могу.
— О господи, сказала не подумав. Ради бога, простите.
— Не извиняйтесь. На правду нельзя обижаться. Как есть, так есть. И ничего тут не поделаешь. Видите ли, хоть мой отец тоже вставлял мне палки в колеса — а я далеко не так гениален, как ваш отец…
— Не говорите так.
— Почему? Это правда.
— А как же тот рассказ…
— Рассказ, написанный тридцать лет назад…
— И еще один, опубликованный несколько месяцев назад.
— Вы запомнили?
— Ну, вы же сами мне сказали вчера.
— Это так, пустяк…
— Кстати, этот пустяк я нашла сегодня в Интернете. И прочитала. И знаете что? Очень здорово написано.
— Серьезно?
— Человек смотрит на своего друга детства, которого якобы смыло со скалы на мысе Праутс-Нек… а теперь, как известно герою, тот проходит по делу о мошенничестве в бухгалтерской фирме, совладельцем которой он является. Прямо настоящий Энтони Троллоп.
— Это вы загнули.
— Но вы же наверняка читали «Как мы теперь живем»… ибо тема морального разложения личности и общества…
— Я не Энтони Троллоп. А маленькая портлендская бухгалтерская фирма едва ли тянет на крупную маклерскую контору лондонского Сити.
— Какая разница?
— Троллоп раскрывал тему одержимости человека деньгами. И то, что фоном ему служил Лондон в период расцвета Викторианской эпохи…
— А вы поднимаете те же вопросы — рабское отношение к деньгам и то, как это отражается на нас, — показывая события, происходящие в небольшом городе Новой Англии в период экономического кризиса.
Ричард смотрел на меня ошеломленно, явно не зная, что сказать.
— Вы как будто утратили дар речи, — заметила я.
— Ну, не каждый день меня сравнивают с великими прозаиками XIX века. И хотя я польщен…
— Да-да, знаю: вы этого не заслуживаете. Это всего лишь писулька в две тысячи слов в журнальчике средней руки. И отец ваш был абсолютно прав насчет вашей писанины. Теперь довольны?
Он взял свой бокал, осушил его.
— Прежде никто и никогда не хвалил мои писательские опыты.
— А жена ваша прочитала рассказ?
— Она сказала, что он читабельный, но очень уж тягостный.
— Она права в том, что рассказ интересный, увлекает буквально с первых строчек. Но самоубийство в конце оставляет невероятно гнетущее впечатление. Однако мне нравится лежащая в его основе двойственная мораль. Это как строчка из стихотворения Элиота «Полые люди»: «Между помыслом и поступком…»
— «…падает Тень». [37]
И когда Ричард закончил мою фразу, стихотворную строчку, что я цитировала, я, глядя на него, подумала: этот человек полон сюрпризов. И пожалуй, самым удивительным было то, что мне он казался очень… «притягательным». Точно, верное слово. Ричард на мгновение снял свои бесформенные очки в металлической оправе, потер глаза, и я в этот момент увидела, что напротив меня сидит отнюдь не непривлекательный мужчина, если не принимать в расчет его наряд гольфиста и очки страхового агента. Причем даже его седина приобрела какой-то более теплый оттенок. Я также заметила, что Ричард, когда он закончил цитировать Т. С. Элиота, посмотрел на меня по-другому: видимо, он тоже почувствовал, что-то в наших отношениях меняется. Один внутренний голос убеждал меня: это приятный интересный собеседник, не более того. Но другой голос, голос той части моего существа, которая всегда недоумевала, почему я постоянно втискиваю себя в какие-то рамки, настаивал на другом.
— Вы всегда ходите в очках? — полюбопытствовала я.
— Ужасные, да? — спросил он.
— Я этого не сказала.
— Я сам это говорю. Мюриэл выбрала их для меня восемь лет назад. Я с самого начала видел, что это ошибка. Но она сказала, что они деловые, солидные. А для меня это все равно что «скучные».
— Зачем же вы их купили?
— Хороший вопрос.
— Пожалуй, слишком прямолинейный, — сказала я, заметив, что поставила его в неловкое положение. — Не хотела быть с вами резкой. Простите.
— Не извиняйтесь. Часто я сам задаю себе этот же вопрос. Видите ли, я вырос в семье, где мужчинам одежду всегда выбирали женщины. Такие понятия, как стиль, меня не интересовали.
— Однако у вас есть чувство стиля…
Ричард дернул за рукав своей куртки на молнии:
— По-вашему, это «стиль»? Я даже в гольф не играю.
— Значит, вы способны отличить хороший вкус от плохого. Вы разбираетесь в живописи, знакомы с творчеством Сая Твомбли и Джона Сингера Сарджента. А уж в том, что касается книг, языка…
— Я часто говорю себе, что я одеваюсь, как страховой агент.
— Так не одевайтесь, как страховой агент. Измените свой стиль.
— Перемены. Одно из самых тяжеловесных слов в языке.
— И одно из самых легковесных, если принять принцип перемен. «Мне не нравятся мои очки, поэтому я их сменю».
— Это у многих может вызвать недоумение.
— Для вас так важно чужое мнение?
— Приходится с ним считаться. Перемены. Это дело опасное.
— Да, очки менять очень опасно.
— В прошлом году я пообещал себе, что куплю кожаную куртку.
— Купили?
— Примерил одну в каком-то из магазинов Фрипорта. Мюриэл сказала, что в ней я выгляжу, как стареющий мужчина, переживающий личностный кризис.
— Она часто так «сердечна» и «любезна»?
— Вы действительно прямолинейны.
— Обычно — нет.
— Почему же сейчас?
— На мой взгляд, в данный момент это уместно.
— Вы покупаете мужу одежду?
— Одеваю ли я его? Ответ: нет. Я пытаюсь настраивать его на то, чтобы он думал о своем гардеробе, но ему это неинтересно.
— Значит, он одевается, как…
— …человек, которому все равно, что на нем надето. Кстати, думаю, вас позабавит, если я скажу, что в прошлом году на его день рождения я купила ему кожаную куртку. Знаете, такую, как у летчиков. Он одобрил.
— Ну, у вас определенно есть вкус. И вы умеете одеваться стильно. Сегодня, как только вы вошли в бистро, я сразу подумал, что вам самое место в Париже. Хотя я мало знаю о Париже — только то, что читал и видел.
— Возможно, вам следует там побывать.