Ломая стены, пробираясь крышами, дворами и чердаками, дружинники Хагена вновь двинулись вперёд. В спины им летели стрелы обитателей столицы, на глазах у тана какая-то старуха плеснула кипятком прямо в глаза воину и была тотчас изрублена на куски его подоспевшими товарищами. И она не была единственной. Чем глубже проникали вторгшиеся, тем отчаянней и ожесточённей становилось сражение; дикие схватки разыгрывались в узких коридорах, в тесных двориках, на низких чердаках, где не размахнуться мечом и не прикрыть друга. Жители столицы схватились за топоры и ухваты, за кочерги и кухонные ножи; дружинников Хагена били из-за угла поленьями, им на головы сталкивали мебель, на их пути поджигали всё, что могло гореть; воины Хагена в ответ убивали всё живое, даже кошек и собак, которые клыками и когтями встречали чужаков.
Сколь бы ни было изначально велико ворвавшееся в город войско, в хаосе уличных боев оно не столько тает, сколько рассеивается, мелкие отряды схватываются и застревают то тут, то там; кто-то встречает на пути более сильное сопротивление, кто-то натыкается на богатые лавки и, забыв обо всём, кидается делить добычу… Когда Хаген прорубился наконец к огромной площади перед Храмом Солнца, он вёл за собой немногим более трёх сотен человек, остальные отстали, и не было времени дожидаться их для согласованного штурма.
Хаген оглянулся, стоя на кровле горевшего с одной стороны дома. Перед ним тянулся бесконечный ряд разноцветных крыш, над многими поднимались дымные клубы; вглядевшись, тан рассмотрел вдали ворота, над которыми по-прежнему развевалось знамя Хранимого Королевства, только перевёрнутое вверх ногами — знак того, что привратные башни и пути отхода по-прежнему в руках его дружинников.
А Храм стоял, сверкая в солнечных лучах отполированными контрфорсами и кристаллическими колоннами из цельных глыб горного хрусталя, за немыслимые деньги купленных прапрапрадедом Видрира у гномов Северного Хьёрварда. Гигантская ступенчатая пирамида поднималась высоко в небо, крылья колоннад тянулись к каждому ряду террас, простираясь далеко в стороны; неподвижно стояли сотни и сотни жрецов, молча глядя на жалкую кучку дерзких, выбравшихся на Храмовую площадь.
Хаген понимал, что стоять на виду нельзя. Он должен был или скомандовать отступление, или вести свои три сотни на отчаянный, почти безнадежный штурм. Он не был уверен, что сможет дождаться подхода своих главных сил, пробивавшихся сейчас через огненный хаос у него за спиной и отражавших беспрестанные нападения уцелевших воинов Видрира и вооружённых горожан.
Из мучительного колебания его вывел беззвучно вспыхнувший совсем рядом с ним круг испепеляющего храмового пламени. Черные доспехи Хагена, судя по всему, остались незамеченными, зато пятеро застигнутых врасплох его воинов бесшумно и молниеносно сгорели. Оставаться тут было безумием, против магии тан считал действенной только магию. Собравшись с силами, он вторично за сегодняшний день произнёс Великое Заклятье Тьмы.
Бесформенные обрывки серого тумана, боязливо жмущиеся по углам обширной площади, по-прежнему залитой ярким солнцем, — вот и всё, чего он сумел добиться. Здесь, у Храма, все иные заемные магические силы не могли соперничать с мощью грозного Ямерта. Тьма отступала перед Светом, ведь здесь было царство вечного Дня.
«Так я и знал», — горько подумал Хаген. Учитель ничего не говорил об этом страшном оружии храмовых жрецов; и ведь они наверняка имели в запасе что-нибудь ещё!
— Какие будут приказы, мой тан? — прорычал над самым ухом Хагена хриплый голос Орка. — Позади нас всё чисто. Мои парни стерегут весь путь до самых ворот, но я велел им подтягиваться сюда. Если мы одолеем, выход и так найдётся, если нас положат — отступать ни к чему.
— Где остальные отряды? — сумрачно произнёс Хаген, неожиданно ощутивший обиду от того, что гоблины, уступавшие его дружине и вооружением, и выучкой, тем не менее пробились к Храму раньше остального его войска.
— Скоро будут здесь, почтенный тан, — ответил вожак гоблинов. — По крайней мере полутора тысячам из них оставалось не более четверти часа ходу. Перед ними уже не сопротивляются.
— Хорошо, действуй, как и решили раньше, — распорядился Хаген. — Занимай своё место на северной стороне Храма и жди сигнала; и скажи своим, пусть не высовываются, из Храма пускают незримый огонь…
Гоблин поклонился и загрохотал, затопал тяжеленными сапожищами вниз по полуразрушенной лестнице, на короткое время Хаген остался один.
— Ты все-таки пошёл на это… — неожиданно произнёс за спиной тана знакомый голос, исполненный невыразимой и неописуемой горечи. Именно горечи, обиды и досады, а вовсе не гнева или благой ярости.
Хаген резко повернулся. Голубой Меч, оружие Древнего Бога, мгновенно оказался в руке. Неподвластный чарам Магов этого Поколения, только он ещё мог спасти Ученика Хедина. Смешно было бы состязаться в искусстве волшбы с Сигрлинн — хотя однажды он и смог вырваться, отгородившись от неё непроницаемым Огненным заклятьем.
Волшебница стояла у выбитого окна, опершись обеими руками на подоконник. Она смотрела в пол, неторопливо собирая носком сафьянового зелёного сапожка в кучку осколки разбитого стекла. Ее стройное тело облегало длинное тёмно-зелёное платье, дивные волосы ниспадали волной на плечи и спину; она не имела при себе никакого оружия — казалось, её оторвали от праздничного пиршественного стола.
Красота этой не принадлежащей к людскому роду женщины всегда завораживала Хагена. Она была врагом, он твердо знал это; врагом его Учителя и, значит, его, Хагена, злейшим врагом. Она пыталась захватить его, он сражался с ней изо всех сил, он убил бы её в запале боя, если бы смог, — но сейчас всё это как-то сразу забылось. Он видел лишь её глаза, полные печального укора, глубокие и понимающие; кто угодно мог стоять сейчас перед ним — тан не поднял бы на него меча, такое умиротворение нес в себе этот пристальный взгляд.
— Бедный мой, глупый мальчик… — негромко произнесла она. — Ты всё-таки пошёл на это, несмотря на все предостережения. А я так старалась! Я так хотела, чтобы ты понял наконец, какой исполинской и непобедимой силе вы бросаете вызов. Вы правильно поняли мои предупреждения, но вот выводы, которые вы из них сделали… — Она вновь вздохнула и покачала головой. — Я вела себя глупо, там, в пещере Нифльхеля, стремясь остановить тебя, и прошу у тебя прощения. Даруешь ли ты его мне? — Она подняла на Хагена кроткий взор.
Никогда ещё Маг не просил прощения у Смертного; каким-то образом эта мысль вошла в сознание Хагена, и неожиданно для самого себя он уверовал, что это — истина.
У него сжалось горло, слова застряли в зубах. Он хотел ответить — и не мог, думая в тот миг лишь об одном: теперь-то всё пропало, и он погиб окончательно.
— Так ты прощаешь меня? — чуть настойчивее повторила Сигрлинн.
Хаген не отвечал. Рука сжимала эфес — но меч оставался в ножнах. Нет, он не в силах причинить ей вред, что бы ни говорил Учитель!
— Молчишь… — задумчиво проговорила волшебница. — Что ж, это твое право. Ладно, будь по-твоему. Ты будешь слушать, а я стану говорить. Надеюсь, у тебя в голове что-нибудь да останется.