– Чего хочешь от меня?
– Санкцию на немедленное водворение Кострова в Лефортовскую тюрьму.
– Что ему предъявишь?
– Букет! – напористо бросил Шведов. – Кроме убийства журналистки Коробовой как минимум – нелегальную торговлю оружием и связь с организованными преступными группировками.
– Смел ты, Шведов, смел. На сделках с оружием его подписей нет, как нет теперь у нас и главного свидетеля – Коробовой. Сомнительно доказать и его связь с оргпреступностью, – урезонил его Инквизитор и подумал про себя: "На "понял" Фармазона не расколешь. И вся его кабинетная шайка – "соль земли русской" – такую круговую оборону займет; что пушками ее не прошибешь". – В одном ты прав, Максим, – преступление не может быть без наказания. Не может!..
– Действовать надо быстро, товарищ генерал, пока Костров не опомнился, – приняв раздумья Инквизитора за нерешительность, настаивал Шведов.
– быстро только кошки плодятся, – улыбнулся Инквизитор, кивнув на потолок. – Согласовать надо… Зайди дня через два.
– Но, товарищ генерал…
– Через три дня!.. Кстати, – Инквизитор посмотрел на письма Ольги. – Мне ты тоже ксерокс подсунул, а где оригинал?
– В надежном месте.
– Переложи в еще более надежное, Максим…
– Разрешите идти, товарищ генерал-лейтенант?
– Иди.
Раздосадованный Шведов четким шагом вышел из кабинета, а Инквизитор снял трубку телефона:
– Кулемза, последние оперативные материалы по Питону, Фармазону и Мучнику срочно мне на стол…
* * *
Этой ночью во сне Скиф уже миновал тот пустынный разъезд, на котором ему гадала цыганка. Теперь афганская "кукушка" по узкоколейке завезла его в степной кишлак с десятком землянок. По станционному громкоговорителю по-русски и почему-то по-узбекски объявили о том, что поезд задерживается в пути следования на два часа.
Скиф вышел из душного вагона. С неба жарило полуденное солнце. На площадке за станцией мальчишки играли в бараньи бабки.
Скиф попил у станции теплой противной воды из цинкового бака и подошел к мальчишкам.
Те с криками "шайтан" и "шурави" метнулись от него, остался только босоногий бритоголовый цыганенок, знакомый ему по электричке.
– Денга есть? – с вызовом спросил цыганенок, глядя снизу вверх, щуря один глаз от яркого солнца.
– Нет, – вывернул карманы военных бриджей Скиф, который даже во сне удивился, почему он всегда без денег.
– А на что играть будешь? – спросил мальчишка, балансируя на одной ноге и склонив, как пичужка, голову на плечо.
Скиф пожал плечами.
– Давай на жизнь, – лукаво блеснул черными глазами чумазый мальчишка.
– Мою? – спросил Скиф с таким неподдельным удивлением, будто никогда не ставил на свою жизнь в бою.
– Кому нужна жизнь солдата!.. Она ничего не стоит… Ставишь на жизнь этой бабки? – мальчишка потер ногу о ногу и запрыгал вокруг Скифа.
Потом он достал из глубокого кармана маленькую косточку.
– Вот на эту… Нравится? – он вприщур, испытующе уставился на Скифа.
– Не на свою ли жизнь хочешь поставить, чертенок?
– Нэ-нэ-нэ. Это жизнь маленькой красивой русской девочки.
– А как ее зовут?
– Ника…
Скиф хотел взять у мальчика косточку, чтобы рассмотреть ее, но мальчишка сжал кулак и побежал к кону. Подразнив его оттуда косточкой, он затем поставил ее в центре кона. Отбежав на прежнее место у контрольной черты на песке, мальчишка хорошо размахнулся и сильно метнул биту.
– Ай-ай-вай, что ты натворил шайтан-бала! – пронзительно закричал неизвестно откуда прибежавший на деревянных колодках дервиш. Он торопливо вытащил из-за пазухи песочные часы, перевернул их и поставил на землю.
– Беги песчинка за песчинкой, Шайтан-Нукер, торопись, успей перехватить твой маленький асык, – показал он на косточку в центре кона, куда метила медленно летевшая по наклонной траектории запущенная цыганенком бита.
– Он никогда не промахнется, удар всегда попадет в цель. Успей выхватить свой асык из-под его удара, Шайтан-Нукер, – повторил дервиш.
Повторив это. Хранитель Времени неизвестно куда исчез, а бита поменяла направление и звонко стукнула Скифа по затылку.
На вокзале, куда Скиф вместе с Аней и Засечным пришли встречать Нику, объявили, что их поезд задерживают на два часа…
Время тянулось медленно. Но вот из белесой московской пурги под прокопченные вокзальные своды длинной змеей лениво втянулся состав, бесшумно открылись дверцы, и на перрон вышли проводники в тщательно отутюженных униформах.
Когда из семнадцатого вагона вышел последний пассажир, Скиф хотел заскочить в тамбур, но проводница грозно стала на пути.
– Ваш билет, господин хороший?
– В вашем вагоне должна ехать девочка, такая кудрявая, лет девяти, – сказал Скиф, отчаянно жестикулируя, будто бы украинка проводница не понимала русского языка.
– За францужанкой? Була такая. Но их родня в Киеве встретила, – ответила проводница, опасливо отступая назад в вагон.
– Какая родня? – сказала Аня, в ужасе срывая с себя пуховый платок и поднося его ко рту. – У нее нет никакой родни в Киеве.
– Откуда мне знать? Гладкие, высокие, в длинных пальтах, а девочка такая гарненькая була, як цыганочка. Сама подивилась – билеты до Москвы, а сошли в Киеве. Они для мамзели письмо передали. Та прочитала и кивнула мне, что выходит. Дамочка по-русски плохо разумеет. Дивчинонька тэж.
Проводница сама заподозрила что-то неладное и кликнула напарницу:
– Маня, ходь сюды!
– Приметы не запомнили? – спросил Засечный, глаза которого под высоко поднятыми бровями снова стали, как у сиамского кота – круглые и голубые.
– Кого? – спросила напарница проводницы из-за ее плеча, чтобы войти в курс дела.
– Похитителей! – зло выкрикнул Скиф, досадуя на женскую непонятливость.
– А что у кого украли? – въедливо допытывалась напарница, пытаясь высунуться из вагона.
По перрону от человека к человеку понесся приглушенный говорок: "Украли.., украли…"
– Ой, лышенько мое! Так то бандиты булы? Кабы знала… Ни, нэ памятаю. Они, "новые русские", для меня все на одну морду, – причитала проводница.
– Спасибо, – буркнул Скиф.
Ему только еще не хватало, чтобы весь вокзал узнал об этом.